Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

ОПЫТЫ

 

ВЪ СТИХАХЪ И ПРОЗѢ

 

Константина Батюшкова

 

въ С. Петербургѣ

1817.

 

ЧАСТЬ I.

 

ПРОЗА.

 

Et quand personne ne me lira, ay ie perdu mon temps, de m’ estre entretenu tant d’ heures oysifves à pensemens utiles ou agréables?

Montaigne [1].

 

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.

Въ типографіи Н. Греча.

1817.

 

Печатать позволяется

съ тѣмъ, чтобы по напечатаніи до выпуска изъ типографіи, представлены были въ Цензурный Комитетъ: одинъ экземпляръ сей книги для Цензурнаго Комитета, другой для Департамента Министра Народнаго Просвѣщенія, два экземпляра для Императорской Публичной Библіотеки и одинъ для Императорской Академіи Наукъ.

Санктпетербургъ. Декабря 30 дня, 1816 года.

 

Цензоръ Стат. Совѣтникъ и Кавалеръ

Ив. Тимковской. 

 

О ХАРАКТЕРѢ ЛОМОНОСОВА.

 

По слогу можно узнать человѣка, сказалъ Бюфонъ; характеръ Писателя весь въ его твореніяхь. Это съ одной стороны справедливо. — Безъ сомнѣнія, по стихамъ и прозѣ Ломоносова, мы можемъ заключить, что онъ имѣлъ возвышенную душу, ясный и проницательный умъ, характеръ необыкновенно предпрiимчивый и сильный. Но любителю Словесности, скажу болѣе, наблюдателю-Философу пріятно было бы узнать нѣкоторыя подробности частной жизни великаго человѣка; познакомиться съ нимъ, узнать его страсти, его заботы, его печали, наслажденія, привычки, странности, слабости и самые пороки, неразлучные спутники человѣка. «Разумъ, услаждавшійся величественными понятіями всеобщаго порядка, не можетъ быть соединенъ съ сердцемъ холоднымъ», говорилъ о Ломоносовѣ Писатель, котораго имя равно любезно Музамъ и добродѣтели. Сія истина утверждена жизнію Ломоносова. Воображеніе и сердце часто увлекали его въ молодости: они были источниками его наслажденій и мученій, неизвѣстныхъ, неизъяснимыхъ обыкновеннымъ людямъ. — Конечно не одна страсть къ ученію, которая не могла еще вполнѣ овладѣть душою отрока, воспитаннаго среди болотъ Холмогорскихъ, не одна сія страсть, столь благородная и безкорыстная, принудила его оставить родину. Семейственныя огорченія и никоторое тайное безпокойство души — было къ тому важнѣйшимъ побужденіемъ. Но сіе безпокойство, сіе тусклое желаніе чего-то новаго и лучшаго, сія предпрiимчивость, удивительная въ столь нѣжномъ возрастѣ, не означали ли великую душу, и нѣчто необыкновенное?

Пламенное рвеніе къ ученію, неутомимая жажда познаній, постоянство въ преодолѣніи преградъ, поставленныхъ непріязненнымъ рокомъ, дерзость въ предпріятіяхъ, увѣнчанная сіяющимъ успѣхомъ: всѣ сіи качества соединены были съ сильными страстями, съ пламеннымъ сердцемъ; или, лучше сказать, проистекали изъ оныхъ, и потому должно ли удивляться, что Ломоносовъ въ молодости своей пожертвовалъ всѣми выгодами любви? Въ Марбургѣ онъ женился тайно на дочери бѣднаго ремесленника и въ скоромъ времени обстоятельства принудили его разлучиться съ супругою. Музы любятъ провождать любимцевъ своихъ по тернистой тропѣ нещастія въ храмъ славы и успѣховъ. Бѣдствія не всегда убиваютъ талантъ: напротивъ того, они пробуждаютъ въ душѣ множество прекрасныхъ свойствъ, и знакомятъ ее съ собственными силами. Ломоносовъ, гонимый судьбою, скитался по Германіи, переходилъ изъ земли въ землю, безъ пристанища, часто безъ насущнаго хлѣба: онъ боролся со всеми нуждами и горестями, и никогда, нигдѣ не преступилъ законовъ чести, никогда не забывалъ оставленной супруги. Съ какою чувствительностію, (возвратясь въ Петербургъ) прочиталъ онъ письмо ея, и воскликнулъ предъ посланнымъ отъ Г. Бестужева: «Боже мой! могу ли ее оставить» — Слезы прерывали безпрестанно слова его. Сладостно видѣть наблюдателю человѣчества соединеніе столь глубокой чувствительности съ умомъ обширнымъ, вѣрнымъ и прозорливымъ! Чувствительность и сильное, пламенное, воображеніе, часто владели нашимъ Поэтомъ, конечно противъ воли его. На возвратномъ пуши изъ Амстердама по морю Ломоносовъ, сидя на палубѣ, при шумѣ волнъ погружался въ сладкую задумчивость. Открытое море, шумъ вѣтра и безпрерывное колебаніе корабля напоминали ему первыя лѣта юности, проведенныя посреди непостоянной стихiи: они напоминали приморскую его родину и все, что ни есть сладостнаго для сердца нѣжнаго и добраго. Исполненному воспоминаній, однажды во снѣ ему привидѣлась страшная буря на волнахъ Ледовитаго моря, кораблекрушеніе и хладный трупъ отца его, выброшенный на тотъ самый островъ, куда Ломоносовъ въ молодости своей приставалъ съ нимъ для совершенія рыбной ловли. Онъ въ ужасѣ проснулся. Напрасно призываетъ на помощь разсудокъ свой, напрасно желаешь разсѣять мрачные слѣды сновидѣнія: мечта остается въ глубинѣ сердца и ничто не въ силахъ изгладить ее. Снова засыпаетъ и снова видитъ шумное море, необитаемый островъ и блѣдный трупъ родителя. Такъ! мы не рѣдко увѣряемся опытомъ, что Провидѣніе влагаетъ въ насъ какія-то тайныя мысли, какое-то неизъяснимое предчувствіе будущихъ злополучій, и событіе часто подтверждаетъ предсказаніе таинственнаго сна — къ удивленію, къ смиренію слабаго и гордаго разсудка. Ломоносовъ это испыталъ въ жизни своей. Отецъ его погибъ въ волнахъ и тѣло его найдено рыбаками на томъ необитаемомъ островѣ, который назначилъ имъ печальный сынъ, по внушенiю пророческаго сновидѣнія.

По краткой біографіи, напечатанной при сочиненіяхъ Ломоносова, мы тѣснѣе знакомимся съ Поэтомъ, когда онъ покидаетъ родину свою. Самое юношество необыкновеннаго человѣка любопытно; каждое обстоятельство, каждая подробность драгоцѣнны. Конечно Ломоносовъ, въ откровенной бесѣдѣ ближнихъ и друзей, любилъ разсказывать имъ первыя свои печали и наслажденія; съ какимъ восхищеніемъ онъ пѣвалъ на крилосѣ священныя пѣсни и пожиралъ духовныя книги! Съ какимъ усиліемъ онъ промыслилъ Славенскую Граматику и Ариѳметику : врата учености своей! Какъ сердце его унывало, покидая отца, родину, ближнихъ! Какъ трепетало отъ радости, вступая въ обширную Москву!.. Къ сожалѣнію, немного подробностей дошло до насъ, и почти всѣ исчезли съ холодными слушателями. Однѣ великія души чувствуютъ всю важность дружескихъ повѣреній знаменитаго человѣка, ихъ современника. Ломоносовъ — нѣтъ сомнѣнія — казался обыкновенными человѣкомъ въ кругу пріятелей своихъ, людей весьма обыкновенныхъ. И могъ ли Тредіяковскій съ братіею быть цѣнителемъ величайшаго ума своего времени, цѣнителемъ Ломоносова?

 

Но къ щастію нашему, Россія имѣла въ молодомъ Вельможѣ покровителя дарованій. Мы забудемъ со временемъ однофамильца Шувалова, который писалъ остроумные стихи на Французскомъ языкѣ, который удивлялъ Парни, Мармонтеля, Лагарпа и Вольтера, ученыхъ и неученыхъ Парижанъ любезностью, веселостію и учтивостію, достойною временъ Лудовика XIV: но того Шувалова, который покровительствовалъ Ломоносова, никогда не забудемъ. Имя его навсегда останется драгоцѣнно Музамъ отечественнымъ. Онъ былъ все для нашего Лирика: дѣятельный и просвѣщенный покровитель, попечительный другъ, часто снисходительный, и всегда постоянный. Безъ него — Ломоносовъ не могъ бы предпринять сихъ великихъ трудовъ, требующихъ издержекъ и безпрестанныхъ пособій. Скажемъ болѣе: какъ ученый, какъ Стихотворецъ, Ломоносовъ обязанъ ему всѣмъ, даже постоянствомъ въ любви ко славѣ. Прозорливый Шуваловъ въ уроженцѣ Холмогоръ угадалъ великаго человѣка: щастливый Поэтъ нашелъ въ Вельможѣ истинный патріотизмъ, обширныя свѣденія, вкусъ образованный и, что всего лучше — благородную, дѣятельную душу! Однимъ словомъ: (рѣдкое явленіе!) Вельможа и Поэтъ понимали другъ друга. Письма Ломоносова къ Шувалову сушь безцѣнный памятникъ Словесности Русской: въ нихъ видѣнъ и Стихотворецъ и покровитель его. Они заключаютъ въ себѣ множество любопытныхъ подробностей, анекдотовъ и наконецъ извѣстіе о кончинѣ Профессора Рихмана, достойнаго товарища Ломоносова. Рихманъ умеръ прекрасною смертью *, и Ломоносовъ съ убѣдительнымъ, сердечнымъ краснорѣчіемъ ходатайствуетъ за осиротѣвшее семейство, страшась, чтобы сей случай не былъ перетолкованъ противу Наукъ, вѣчно ему любезныхъ! Часто въ письмахъ своихъ онъ жалуется на Тредіяковскаго и Сумарокова. Если сіи строки доказываютъ печальную истину: что дарованія, во всѣ времена, даже при самой колыбели Словесности, имѣютъ враговъ и завистниковъ: то онѣ же, къ радости нашей, открываютъ прекрасную душу великаго Писателя: «Никакого не желаю мщенія, говорить онъ, но способовъ продолжить труды мои для славы, для пользы Отечества. Мои Зоилы хвалятъ меня своею хулою, называя мои изображенiя надутыми; нападая на меня, они нападаютъ на древнихъ»... До послѣдней минуты жизни своей Ломоносовъ не измѣнилъ себѣ, и прелестная мысль о славѣ его не покидала. На одрѣ мученій и смерти Рафаель соболѣзновалъ о недокончанныхъ картинахъ; нашъ северный Геній о не совершенныхъ трудахъ своихъ. Я умираю, говорилъ онъ Штелину, я умираю, пріятель! На смерть взираю равнодушно: сожалѣю о томъ, чего не успѣлъ довершить для пользы Наукъ, для славы Отечества и Академіи нашей. Къ сожалѣнiю вижу, что благія мои намѣреній исчезнуть вмѣстѣ со мною...»

 

Тѣнь великаго Стихотворца утѣшилась. Труды его не потеряны. Имя его безсмертно.



[1] И если никто меня не прочитаетъ, потерялъ ли я мое время, проведя столько праздныхъ часовъ въ полезныхъ или пріятныхъ размышленіяхъ? (Монтень) (франц.). Въ исходномъ изданіи переводъ отсутствуетъ. — Примѣчаніе издателя.

* Это собственное выраженіе Ломоносова.

 

 

Загрузить текстъ произведенія въ форматѣ pdf: Загрузить безплатно

 

Наша книжная полка въ Интернетъ-магазинѣ ОЗОН, 

и въ Яндексъ-Маркетѣ.