ВЪ ДЕРЕВНѢ.

_______

 

 ОЧЕРКИ

 И

 РАЗСКАЗЫ

  

И. ПОТАПЕНКО.

 

Дозволено цензурою. Одесса, 25-го Ноября, 1887 года.

  

ОДЕССА,

Типографiя «Одесскаго Листка», Дерибасовская ул.,
д. Меля, № 10.

1887.

 

 

 

СЕМЕЙКА.

(Южно-деревенскій очеркъ).

 

I.

Омелькинъ сонъ.

 

Всю ночь потягивался Омелько, кутаясь въ влажной высокой травѣ. Въ плавняхъ трава зеленѣетъ до поздней осени, и только когда упадетъ первый снѣгъ, она покрывается старческою желтизной, вянетъ и свертывается. А камышъ не боится перваго снѣга и долго еще, пока не ударитъ добрый декабрьскій морозъ, шелеститъ своими длинными зелеными лентами.

Хорошо было-бы крѣпкимъ сномъ встрѣтить утреннюю зарю! Заснулъ-бы Омелько такъ, какъ только можетъ спать здоровый двадцатилѣтній парень, безъ сна промучившійся во всю длинную осеннюю ночь. Утренній холодъ пронизываетъ всѣ его молодые члены; пріятная дрожь пробѣгаетъ по тѣлу, сладко потягивается и звонко хрустятъ его косточки. Славно, эхъ, какъ славно заснулось-бы! Нельзя. Спитъ еще табунщикъ — онъ-же безусловный повелитель Омельки. Вонъ онъ зарылся въ травѣ и выставилъ къ небу свой толстый прыщеватый носъ, изъ котораго, точно хрюканье цѣлаго стада свиней, раздается храпъ. Дядя Данило любитъ поспать, что и говорить!

Хорошо, чортъ возьми быть табунщикомъ! жалованье огромное — восемьдесятъ карбованцевъ въ годъ — это чего-нибудь стоитъ! А работа... Да какая ему работа? Ночью спитъ, какъ какой нибудь князь, а проснется, такъ только ему и дѣла, что понукать имъ, попыхачемъ. А онъ, попыхачъ, получаетъ какихъ-то тамъ двадцать рублей, да на каждый день шапку житнихъ сухарей, а по праздникамъ еще селедку. Житье, нечего сказать! А за это ни днемъ, ни ночью не засни, только знай-гоняй по приказанію дяди Данилы... Вотъ и теперь — табунъ разбрелся по пригорку, того и гляди — зайдетъ въ снопы и надѣлаетъ шкоды. Вставай, Омелько, бѣгай по полю съ огромнымъ батогомъ и сгоняй его въ кучу. А глаза его такъ-вотъ и смыкаются...

Но вмѣсто того, чтобъ встать и заняться табуномъ, Омелько закрылъ глаза и въ ту-же минуту почувствовалъ, что члены его онѣмѣли. До его уха смутно долетало фырканье лошадей да шумъ утренняго вѣтра, случайно ворвавшагося въ гущину камыша, а потомъ и это исчезло, и онъ вдругъ очутился въ совершенно другомъ мірѣ.

Приснилась ему знакомая мѣстность. По высокому, крутому берегу Днѣпра въ безпорядкѣ раскинулись хаты Пузыревыхъ хуторовъ. Вотъ надъ балкой стоитъ красивая, заново обмазанная, хата стараго Пузыря, который первый поселился въ томъ мѣстѣ. Косые лучи вечерняго солнца идутъ мимо всѣхъ хуторянскихъ хатъ и падаютъ на дырявую камышевую крышу строенія, стоящаго поодаль отъ всѣхъ, на высокой кручѣ и, кажется, вотъ — вотъ готоваго всѣми своими жалкими, подпертыми стѣнами низринуться въ Днѣпръ. Это — хата Ѳеклы, его матери. А внизу Днѣпръ шумитъ и пѣнится; мутныя волны его съ трескомъ ударяютъ о крутой каменистый берегъ. На заваленкѣ сидитъ Ѳекла. Э, какъ она постарѣла за три года! Тоненькій носъ крючкомъ, а подбородокъ кверху — вотъ-вотъ сойдутся. Щеки запали, потому что зубовъ нѣтъ, а сама еще храбрится, не горбится. А это кто движется къ хатѣ, съ котомкой за спиной, съ палкой въ правой рукѣ? Да это, кажется, батько?! Гм!.. Странное дѣло! Какъ-же это онъ, кажись, не шатается, какъ будто и не пьяный? По всѣмъ признакамъ — это его батько. Тотъ-же небольшой ростъ, та-же общипанная, дырявая чумарка, та-же сивая шапка, которую Омелько помнитъ ровно столько времени, сколько сознаетъ свое существованiе, и также точно она закрываетъ и брови и уши. Идетъ онъ тихо, слегка прихрамывая и лѣвой рукой придерживаясь за бокъ. «Это ему гдѣ-нибудь ребро переломили»! думаетъ Омелько. А сѣдая борода подросла значительно, видно, батько не брился съ полгода; и носъ уже не красный, а почти черный, — видно, батько здорово трескалъ водку гдѣ-нибудь на рыбальствѣ!.. Рѣшительно, по всѣмъ признакамъ — это его батько! А вотъ погоди, ежели онъ подойдетъ къ заваленкѣ и начнетъ бить мамку, тогда уже ясное дѣло... Однако онъ подошелъ къ заваленкѣ, сѣлъ и даже руки не поднялъ, чтобъ ударить мамку... Разговариваетъ. Тьфу ты пропасть!.. какъ это такъ? Батько по всѣмъ статьямъ, а между тѣмъ не пьяный и не бьетъ мамку!.. Нѣтъ, тутъ что-то не такъ. А вотъ изъ воротъ выходитъ дѣвка, маленькая такая, чуть побольше аршина ростомъ — да у нихъ всѣ въ роду маленькіе и онъ-то самъ мало чѣмъ больше — ну это уже сейчасъ можно узнать, кто такая. Это Оксана, сестра его. И чего это она сѣла поодаль и отвернулась отъ матери? Да вотъ наконецъ и онъ, Омелько, сидитъ рядомъ съ нею!.. Вотъ такъ чудо! Когда это было, чтобы вся семья ихъ собралась дома? Никогда этого не бывало, а теперь вся какъ есть при мѣстѣ... А что-же они ѣсть будутъ? Дома вѣдь ни рожна не водится. Дивится Омелько такому чуду, анъ глядь, по большой хуторянской дорогѣ идетъ попъ въ скуфьѣ и съ палкой... Вотъ ужь попа тутъ не слѣдовало-бы! Это ужь навѣрняка быть бѣдѣ! У Омельки дрожь пробѣгаетъ по тѣлу. И зачѣмъ тутъ попъ? Кажись, все такъ хорошо устроилось, и вдругъ онъ прилѣзъ… Навѣрное — или батько умретъ или хата развалится… Ужь это даромъ не пройдетъ. Хотя-бы еще попъ съ крестомъ, а то съ палкой, въ скуфьѣ... О, это совсѣмъ не къ добру… «Ахъ, ты байстрюкъ растреклятый! Ты это что-же надѣлалъ»? вдругъ закричалъ попъ отчаяннымъ голосомъ, совершенно такъ, какъ будто-бы это былъ не голосъ, а громъ, и со всего размаха хватилъ его палкой въ бокъ. Мурашки пробѣжали по тѣлу Омельки отъ этого удара, и онъ проснулся весь облитый потомъ. А кричалъ-то не попъ: дядя Данило во весь свой гигантскій ростъ стоялъ передъ нимъ и изо всей мочи толкалъ его въ бокъ каблукомъ своего огромнаго сапога. Дядя Данило былъ высокъ и тонокъ. У него было смуглое лицо съ маленькими угольными глазами и бѣлые, какъ молоко, зубы. Онъ происходилъ изъ цыганъ и не такъ давно еще кочевалъ съ своимъ шатромъ по степямъ, а потомъ почувствовалъ склонность къ осѣдлости, втерся въ сельское общество, женился на вдовѣ — крестьянкѣ, но за нимъ на вѣки вѣчные осталось прозваніе «цыгана» и это прозваніе навсегда перейдетъ къ его потомкамъ.

— Что-же это ты надѣлалъ, байстрюкъ растреклятый? повторялъ дядя Данило безсчетное число разъ. Омелько схватился, какъ ужаленный. «Байстрюкъ!.. Гм!..» Это для него было самое обидное слово изъ всѣхъ ругательныхъ. Оно намекало на то стародавнее обстоятельство, что Омелько былъ рожденъ своей матерью еще тогда, когда она была дѣвицей. Увы! это была правда. Такого-же точно происхожденія была и сестра его Оксана, и только послѣ рожденія Оксаны батько его женился на Ѳеклѣ.

Что-же, однако, онъ надѣлалъ? Солнце поднялось уже высоко. Передъ нимъ разстилалась широкая, безконечная нива съ желтѣющими корнями скошеннаго хлѣба. Табунъ разползся по всей помѣщичьей нивѣ, кони хозяйничали въ копнахъ поздней пшеницы, которую еще не успѣли свезти. Да, дѣйствительно, онъ кое-что надѣлалъ. Но что-же онъ могъ подѣлать, когда глаза противъ его воли закрылись и сладкій сонъ незамѣтно охватилъ его? Нужно-же и ему, попыхачу, спать когда-нибудь! При томъ, вѣдь онъ не собака какая-нибудь, чтобы его толкали въ бокъ каблуками, такъ что у него до сихъ поръ печенка болитъ. Наконецъ, чего это дядя Данило постоянно допекаетъ его этимъ «проклятымъ байстрюкомъ»?..

И Омельку вдругъ обуяло упорство, да такое упорство, какое можетъ обуять только кровнаго хохла и какого Омелько еще никогда не испытывалъ. «Чортъ съ нимъ, съ его табуномъ, съ его жалованьемъ, съ сухарями, съ селедкой»! рѣшилъ онъ.

— Что-жь ты молчишь и чухаешься? не видишь, что-ли? приставалъ Данило, указывая на поляну, гдѣ хозяйничалъ табунъ.

— Вижу, равнодушно отвѣчалъ Омелько.

— Ну чего-жь стоишь? Бери батогъ!.. Живо!

— А ты не дерись и не ругайся! промолвилъ Омелько вмѣсто того, чтобъ кинуться къ батогу и бѣжать на поляну. Дядя Данило опѣшилъ. А Омелько, котораго теперь уже окончательно разобрало упорство, взялъ да и опустился на траву и преспокойно усѣлся. Данило до того изумился, что даже и не подумалъ вновь толкнуть его каблукомъ.

— Ну, ладно-же! промолвилъ онъ, — я и самъ загоню! Да только тебѣ не сдобровать! — Онъ схватилъ кнутъ и пошелъ самолично сгонять лошадей. А Омелько сидѣлъ на травѣ и вслѣдъ ему дерзко улыбался.

Его охватило такое пріятное чувство, какого онъ еще никогда въ жизни не испытывалъ. Онъ съ наслажденіемъ смотрѣлъ на плоды своего неповиновенія. Первый разъ въ жизни онъ «взялъ свою волю», и какъ это пріятно, онъ и изъяснить не можетъ. Вотъ лежитъ его котомка а тутъ-же рядомъ — палка. Кнутъ — помѣщичій, его придется оставить, а жаль, онъ такъ любилъ ходить съ кнутомъ и хлестать имъ въ воздухѣ. Этотъ рѣзкій звукъ веселитъ его сердце. Въ котомкѣ еще осталось десятка два сухарей. Что-же? Больше, кажется, сидѣть нечего. Жалованья ему слѣдуетъ тамъ что-то около полтины, да наплевать, все одно — не дадутъ. А вотъ что: нужно дождаться дяди Данилы и попрощаться съ нимъ. Все-жъ таки вмѣстѣ цѣлый годъ провели въ полѣ. Жаль ему лошадей — онъ былъ большой любитель лошадей и знатокъ ихнихъ немощей (едва-ли даже самъ дядя Данило съумѣлъ-бы такъ искусно пустить кровь лошади, какъ онъ!) Ну, да что! Бредихинскій управляющiй давно уже заманиваетъ его къ себѣ. Да только тамъ ужь онъ низачто не наймется въ попыхачи, а прямо въ табунщики. Хоть даромъ, за одни сухари, лишь-бы быть табунщикомъ лишь-бы его воля была. А вотъ кстати и Данило подошелъ.

— Прощайте, дядя Данило!

— А что? Уже мандровать собрался? насмѣшливо промолвилъ дядя Данило. — Значитъ, по батьку пошелъ. Тотъ весь вѣкъ свой шляется, ни на одномъ мѣстѣ не усидитъ!..

— А хоть-бы и по батьку?! Да чортъ съ вами, съ вашимъ мѣстомъ! хватилъ Омелько, убѣдившись, что съ Даниломъ нельзя проститься мирно. — Кажется, я никому ничего не долженъ!?

— Проваливай! На твое мѣсто десятокъ найдемъ! привѣтствовалъ его Данило. Дѣйствительно, должность Омельки считалась завидной и на его мѣсто было пропасть охотниковъ.

Взвалилъ Омелько котомку на плечи, взялъ палку и побрелъ большой дорогой. Потомъ онъ спохватился и завернулъ въ сторону, гдѣ пасся его любимый гнѣдой конь — «Васька».

— Васька, Васька! кликнулъ онъ коня, подошелъ къ нему, потрепалъ его по спинѣ и любезно поцѣловалъ его прямо въ морду — Прощай, братъ! нѣжно промолвилъ онъ и пустился въ путь.

 

II.

Языкъ любви.

 

Въ это время дулъ свѣжій осенній вѣтеръ. Онъ то и дѣло сдувалъ съ головы нашего путешественника шляпу, сплетенную его собственными руками изъ житней соломы. Огромныя поля этой шляпы пугали попадавшихся навстрѣчу воронъ. Шляпа была далеко не по сезону, но Омелько отъ этого нисколько не унывалъ. Его смѣшило одно странное обстоятельство. Когда онъ перекладывалъ свою котомку съ одного плеча на другое, то непремѣнно минуты двѣ держалъ ее передъ глазами и читалъ по-складамъ то, что было на ней написано (онъ научился грамотѣ еще въ дѣтствѣ, когда находился у попа, въ качествѣ камердинера маленькаго поповича). Тамъ была слѣдующая надпись, сверху: «цѣнная», а пониже: «посылка на 125 рублей серебромъ», дальше обозначался адрессатъ, но Омелько замазалъ его дегтемъ, такъ какъ адрессатомъ былъ, конечно, не онъ. Богъ знаетъ, гдѣ и при какихъ обстоятельствахъ нашелъ онъ этотъ, выброшенный кѣмъ-то, кусокъ холста со слѣдами сюргучныхъ печатей и сдѣлалъ себѣ изъ него котомку, выставивъ напоказъ крупную цифру. Съ его стороны это была горьчайшая иронія, такъ какъ цифра эта красовалась рядомъ съ огромной заплатой на его чумаркѣ, а на ногахъ не было даже постоловъ. Но такое сопоставленіе тѣшило его душу.

Онъ былъ очень веселъ. Еслибъ его спросили, что заставило его покинуть табунъ, то онъ, конечно, не нашелъ-бы другаго отвѣта, какъ: «чортъ съ ними, съ ихнимъ мѣстомъ, съ сухарями и селедкой»! При этомъ, можетъ быть, пожаловался-бы на жестокость дяди Данилы. Но это было-бы не совсѣмъ искренно. Дядя Данило и прежде имѣлъ большіе сапоги съ твердыми каблуками и всегда дѣлалъ изъ нихъ должное употребленіе. Нѣтъ, а всему виною здѣсь былъ чудный сонъ, который приснился Омелькѣ.

Въ самомъ дѣлѣ, развѣ это была не трогательная картина!? Вся родня его собралась дома, и при этомъ батько сидѣлъ смирно, былъ трезвъ и никого не билъ. На яву, по крайней мѣрѣ, онъ никогда не видѣлъ подобной картины. Вся семья его вѣчно была въ разбродѣ. Батько гдѣ-нибудь на рыболовствѣ, сестра — въ людяхъ, въ услуженіи онъ — попыхачемъ у дяди Данилы, мать гдѣ-нибудь кухаркой въ городѣ... И онъ былъ тронутъ этой небывалой картиной, сердце его, это черствое сердце, не привыкшее къ нѣжнымъ ощущеніямъ, забилось сильнѣе и запросило родственнаго свиданія.

Онъ уже прошелъ верстъ семь, когда передъ нимъ раскинулся широкій ставокъ, а надъ ставкомъ — большое село Вишневое. Все село издали казалось огромнымъ вишневымъ садомъ, за деревьями почти не видно было хатъ; только острая верхушка церковной колокольни съ большимъ крестомъ на концѣ, да деревянные кресты расположеннаго въ отдаленіи кладбища свидѣтельствовали о томъ, что здѣсь живутъ и умираютъ люди. Омелько отправился къ ставку попить воды, потому-что у него послѣ сухарей першило въ горлѣ. На берегу ставка съ коромысломъ на плечахъ стояла дѣвка, въ которой Омелько, несмотря на то, что видѣлъ только ея затылокъ, узналъ свою землячку — Одарку. Одарка стояла лицомъ къ ставку, съ подтыканной юбкой и полунагнувшись къ водѣ; Омелько имѣлъ полную возможность незамѣтно подкрасться къ ней. Онъ тихонько подошелъ къ ней и изрядно хватилъ ее ладонью по спинѣ. Это, по его мнѣнію, была самая изысканная форма привѣтствія. Одарка взвизгнула.

— Скаженный!.. Омелько! вскрикнула она, обернувшись, — откуда это тебя чортъ принесъ?

Послѣ этого вопроса было ясно, что Одарка очень обрадовалась Омелькѣ Это, какъ нельзя лучше, выражало ея ясное, здоровое и красное, какъ пучекъ молодой калины, лицо.

— Меня-то? А ты спроси его, этого самаго чорта, зачѣмъ онъ меня по землѣ носитъ? Табунъ пасъ, да видишь, бросилъ. Вотъ и все. Нѣтъ, ты скажи лучше, какая нечистая сила тебя принесла сюда съ хуторовъ!..

— А видишь, я думала, что ты тамъ зимовать будешь, вотъ и ушла оттуда, чтобъ не видѣть твоей корявой рожи! Ха, ха, ха, ха!..

Понимать это слѣдовало такъ, что Одарка находитъ Омельку довольно красивымъ парнемъ и въ этомъ смыслѣ сказала ему комплиментъ. Разумѣется, Омелько не могъ остаться въ долгу, поэтому немедленно отвѣтилъ:

— Напрасно дѣвка, опасалась! Развѣ не знаешь, что я, какъ повстрѣчаю твою свиную морду, всегда отворачиваюсь.. Хо, хо хо-о! А скажи-ка, Одарка, что моя сестра — Оксана подѣлываетъ?..

— Оксана?.. Гм!.. я что-то давно не видала ее! Она служитъ у пана управляющаго, да что-то уже недѣли съ двѣ не показывается!.. А ты сходи, провѣдай; можетъ, заболѣла!?

— Да затѣмъ и пришелъ!.. — И Омелько, нагнувшись, сталъ черпать воду своей соломенной шляпой. Одарка, разумѣется, воспользовалась случаемъ толкнуть его такъ, что онъ едва не полетѣлъ въ ставокъ.

— Оглашенная!!! крикнулъ ей Омелько. — А знаешь, Одарка когда-бы мнѣ давали тысячу рублей, то я, ей Богу, не женился-бы на такой вѣдьмѣ, какъ ты!..

Это съ его стороны было косвенное предложеніе вступить съ нимъ въ законное сожительство.

— А ты думаешь я пошла-бы за такого чертополоха? Ха, ха! Да еслибъ мнѣ пообѣщали, что я царицей сдѣлаюсь, а ей Богу-же, и тогда поднесла-бы тебѣ гарбузъ!..

Послѣ этого Омелько могъ уже не сомнѣваться, что предложенiе его будетъ принято.

— Желалъ-бы я видѣть того дурака, котораго чортъ окрутитъ съ тобой!..

При этомъ Омелько очень ловко преподнесъ ей тяжеловѣсный ударъ въ спину и прибавилъ: «прощай, Одарка»! Въ это время на него вылилось цѣлое ведро воды, а вслѣдъ ему послышались слова:

— Прощай, чтобъ тебѣ споткнуться на первомъ камнѣ! ха, ха, ха, ха! — и звонкій хохотъ Одарки провожалъ его чуть не до самаго дома управляющаго, куда онъ направился, чтобъ навести справки объ Оксанѣ.

Разговоръ этотъ привелъ Омельку къ важному рѣшенію. Какъ придетъ зима, онъ непремѣнно женится на Одаркѣ. Дѣвка она славная, здоровая, работящая и главное — расположена къ нему. Не даромъ-же она вылила на него цѣлое ведро воды. И свадьба Омельки съ Одаркой почти была рѣшена въ этотъ моментъ. Какъ-бы только наняться къ бредихинскому управляющему? «Что-жъ»! думалъ Омелько: «у нея ничего нѣтъ и у меня тоже»! и это было самымъ крѣпкимъ доводомъ въ пользу женитьбы.

На широкомъ дворѣ управляющаго Омелько встрѣтилъ человѣкъ пять рабочихъ, повидимому — изъ полтавцевъ. Онъ спросилъ у нихъ про Оксану.

— Оксана? ха, ха, ха, ха! А тебѣ на что Оксана? Опоздалъ парень, опоздалъ! ха, ха, ха, ха! — и рабочіе неистово хохотали, а Омелько ничего не понималъ.

— Оксана — моя сестра, пояснилъ онъ, видя, что онѣ подозрѣваютъ что-то не доброе.

 

Загрузить полный текстъ произведенія въ форматѣ pdf: Купить pdf на Wildberries