КАВКАЗСКІЙ ПЛѢННИКЪ.
РАЗСКАЗЪ
Графа Льва Толстого.
№ 3
Дозволено цензурою. 21 декабря 1902 года.
Отдѣленіе типографіи Т-ва
И.Д. Сытина, Петровка, д. 21.
Москва. — 1903.
КАВКАЗСКІЙ ПЛѢННИКЪ.
(БЫЛЬ).
I.
Служилъ на Кавказѣ офицеромъ одинъ баринъ. Звали его Жилинъ.
Пришло ему разъ письмо изъ дома. Пишетъ ему старуха-мать: «Стара я ужъ стала, и хочется передъ смертью повидать любимаго сынка. Пріѣзжай со мной проститься, похорони, а тамъ и съ Богомъ поѣзжай опять на службу. А я тебѣ и невѣсту пріискала: и умная, и хорошая, и имѣнье есть. Полюбится тебѣ — можетъ и женишься и совсѣмъ останешься».
Жилинъ и раздумался. «И въ самомъ дѣлѣ: плоха ужъ старуха стала; можетъ и не придется увидать. Поѣхать, а если невѣста хороша — и жениться можно».
Пошелъ онъ къ полковнику, выправилъ отпускъ, простился съ товарищами, поставилъ своимъ солдатамъ четыре ведра водки на прощанье и собрался ѣхать.
На Кавказѣ тогда война была. По дорогамъ ни днемъ, ни ночью не было проѣзда. Чуть кто изъ русскихъ отъѣдетъ или отойдетъ отъ крѣпости, татары или убьютъ, или увезутъ въ горы. И было заведено, что два раза въ недѣлю изъ крѣпости, ходили провожатые солдаты. Впереди и сзади идутъ солдаты, а въ серединѣ ѣдетъ народъ.
Ѣхать надо 25 верстъ. Обозъ шелъ тихо; то солдаты остановятся, то въ обозѣ колесо у кого соскочитъ, или лошадь станетъ, и всѣ стоятъ — дожидаются.
Солнце уже и за полдни перешло, а обозъ только половину дороги прошелъ. Пыль, жара, солнце такъ и печетъ, укрыться негдѣ. Голая степь: ни дерева, ни кусточка по дорогѣ.
Выѣхалъ Жилинъ впередъ, остановился и ждетъ, пока дойдетъ обозъ. Слышитъ сзади на рожкѣ заиграли, — опять стоятъ. Жилинъ и подумалъ: «А не уѣхать ли одному, безъ солдатъ? Лошадь подо мной добрая, если и нападу на татаръ — ускачу. Или не ѣздить?..»
Остановился, раздумываетъ. И подъѣзжаетъ къ нему на лошади другой офицеръ, Костылинъ съ ружьемъ, и говоритъ:
— Поѣдемъ, Жилинъ, одни. Мочи нѣтъ, ѣсть хочется, да я жара. На мнѣ рубаху хоть выжми.
А Костылинъ мужчина грузный, толстый, весь красный, а потъ съ него такъ и льетъ.
Подумалъ Жилинъ и говоритъ:
— А ружье заряжено?
— Заряжено.
— Ну, такъ поѣдемъ. Только уговоръ — не разѣзжаться.
И поѣхали они впередъ по дорогѣ. Ѣдутъ степью, разговариваютъ, да поглядываютъ по сторонамъ. Кругомъ далеко видно.
Только кончилась степь, пошла дорога промежь двухъ горъ, въ ущелье. Жилинъ и говоритъ:
— Надо выѣхать на гору поглядѣть, а то тутъ, пожалуй, выскочатъ изъ за горы и не увидишь.
А Костылинъ и говоритъ:
— Что смотрѣть? Поѣдемъ впередъ.
Жилинъ не послушалъ его.
— Нѣтъ, — говоритъ, — ты подожди внизу, а я только взгляну.
И пустилъ лошадь налѣво, на гору. Лошадь подъ Жилинымъ была охотницкая (онъ за нее сто рублей заплатилъ въ табунѣ, жеребенкомъ, и самъ выѣздилъ), какъ на крыльяхъ внесла его па кручь. Только выскакалъ, глядь, а передъ самимъ имъ, на десятину мѣста, стоятъ татары верхомъ. Человѣкъ тридцать. Онъ увидалъ, сталъ назадъ поварачивать; и татары его увидали, пустились къ нему, сами на скаку выхватываютъ ружья изъ чехловъ. Припустилъ Жилинъ подъ кручь, во всѣ лошадиныя ноги, кричитъ Костылину:
— Вынимай ружье! — и самъ думаетъ на лошадь на свою: «матушка, вынеси; не зацѣпись ногой, споткнешься — пропалъ. Доберусь до ружья, я и самъ не дамся».
А Костылинъ, замѣсто того, чтобы подождать, только увидалъ татаръ, закатился, что есть духу, къ крѣпости. Плетью ожаривать лошадь, то съ того бока, то съ другого. Только въ пыли видно, какъ лошадь хвостомъ вертитъ.
Жилинъ видитъ — дѣло плохо. Ружье уѣхало, съ одной шашкой ничего не сдѣлаешь. Пустилъ онъ лошадь назадъ, къ солдатамъ —думалъ уйти. Видитъ ему наперерѣзъ катятъ шестеро. Подъ нимъ лошадь добрая, а подъ тѣми — еще добрѣе, да и наперерѣзъ, скачутъ. Сталъ онъ оборачивать, хотѣлъ назадъ поворотить, да ужъ разнеслась лошадь, не удержитъ, прямо на нихъ летитъ. Видитъ — близится къ нему съ красной бородой татаринъ, на сѣромъ конѣ. Визжитъ, зубы оскалилъ, ружье на готовѣ.
«Ну, — думаетъ Жилинъ, — знаю васъ, чертей: если живого возьмутъ посадятъ въ яму, будутъ плетью пороть. Не дамся живой...»
А Жилинъ хоть не великъ ростомъ, да удалъ былъ. Выхватилъ шашку, пустилъ лошадь прямо на краснаго татарина, думаетъ: «Либо лошадью сомну, либо срублю шашкой».
На лошади до мѣста не доскакалъ Жилинъ: выстрѣлили по немъ сзади изъ ружей и попали въ лошадь. Ударилась лошадь оземъ со всего маху, — навалилась Жилину на ногу.
Хотѣлъ онъ подняться, а ужъ на немъ два татарина вонючіе сидятъ, крутятъ ему назадъ руки. Рванулся онъ, скинулъ съ себя татаръ, — да еще соскакали съ коней трое на него, начали бить по головѣ. Помутилось у него въ глазахъ и зашатался. Схватили его татары, сняли съ сѣделъ подпруги запасныя, закрутили ему руки за спину, завязали татарскимъ узломъ, поволокли къ сѣдлу. Шапку съ него сбили, сапоги стащили, все обшарили, деньги, часы вынули, платье все изорвали. Оглянулся Жилинъ на свою лошадь. Она, сердечная, какъ упала на бокъ, такъ и лежитъ; только бьется ногами, а до земли не достаетъ! Въ головѣ дыра, а изъ дыры такъ и свищетъ кровь черная, — на аршинъ кругомъ пыль смочила.
Одинъ татаринъ подошелъ къ лошади, сталъ сѣдло снимать. Она все бьется, — онъ вынулъ кинжалъ и прорѣзалъ ей глотку. Засвистѣло изъ горла, трепенулась — и паръ вонъ.
Сняли татары сѣдло сбрую. Сѣлъ татаринъ съ красной бородой на лошадь, а другіе подсадили Жилина къ нему на сѣдло, а чтобы не упалъ, притянули его ремнемъ за поясъ къ татарину и повезли въ горы.
Полный текстъ произведенія въ форматѣ pdf: Купить за 20 рублей