Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

Иллюстрированная библіотека

№ Соч. М. Н. ЗАГОСКИНА 4.

 

КУЗЬМА РОЩИНЪ.

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОВѢСТЬ.

 

Съ рисунками.

 

Дозволено цензурою, Москва 15 іюня 1902 г.

 

Типографія Вильде, Малая Кисловка, собственный домъ.

 

МОСКВА.

Изданіе книгопродавца М. В. Клюкина, Моховая,

д. Бенкендорфъ.

1902.

 

 

 

I.

 

Разбойникъ.

 

Говорятъ, что нѣтъ ничего прекраснѣе и разнообразнѣе уединенныхъ береговъ рѣки Свири, которая, соединяя Онежское озеро съ Ладогой, перерѣзываетъ поперекъ всю западную часть Олонецкой губерніи. Я не думаю, однакожъ, чтобы берега ея были живописнѣе нагорной стороны широкой Оки, особливо на пространствѣ тридцати или сорока верстъ въ окрестностяхъ одного уѣзднаго города, котораго названіе, безъ сомнѣнія, отгадаютъ читатели, если я скажу, что нѣкогда, съ обширнымъ своимъ округомъ, онъ составлялъ отдѣльное государство и былъ столицею царя, но только не православнаго. Лѣтъ восемьдесятъ тому назадъ, верстахъ въ восьми отъ этого прежде бывшаго престольнаго града, на высокой горѣ, которая почти отвѣсно опускается до самой Оки, стоялъ обширный господскій домъ вовсе не красивой наружности, — объ этомъ старики наши мало думали, — но сложенный на прочномъ кирпичномъ фундаментѣ, изъ толстыхъ сосновыхъ брусьевъ, съ дощатою плотною кровлею, съ огромными печами, съ маленькими окнами, словомъ — домъ, построенный такъ, какъ строили въ старину свои дома богатые помѣщики, которые не знали англiйскаго слова comfortable, но любили жить тепло и спокойно; не прорубали большихъ итальянскихъ оконъ, не имѣли понятія о цѣльныхъ стеклахъ, не украшали лѣнными барельефами своихъ деревянныхъ домовъ, но зато и не строили ихъ изъ лучинокъ; порѣже нашего кашляли и почаще оставляли дома въ наслѣдство своимъ внучатамъ.

Въ полуверстѣ отъ барскаго двора начинался, также по гористому берегу рѣки, длинный порядокъ крестьянскихъ избъ; онъ оканчивался большимъ лугомъ, посреди котораго стояла обшитая тесомъ деревенская церковь; позади нея выстроены были бѣлыя избы для священника и всего причта. Деревенское кладбище было расположено поодаль отъ церкви, внизъ по крутому скату горы; но два или три надгробныхъ камня и нѣсколько деревянныхъ голубцовъ возвышались на самомъ церковномъ погостѣ. Тутъ было мѣсто вѣчнаго успокоенія дворянъ Ильменевыхъ, родовыхъ помѣщиковъ села Зыкова и прилежавшихъ къ нему двухъ деревень, — что все вмѣстѣ составляло душъ до восьмисотъ и давало право Сергѣю Филипповичу Ильменеву, тогдашнему помѣщику Зыковской волости, полагать себя въ числѣ первыхъ дворянъ Ка........ва уѣзда.

Въ одинъ ненастный вечеръ, — это было въ концѣ шестой недѣли Великаго поста, — Сергѣй Филипповичъ Ильменевъ, добрый старикъ лѣтъ шестидесяти, въ широкомъ калмыцкомъ тулупѣ и красныхъ сафьяновыхъ сапожкахъ, сидѣлъ за небольшимъ дубовымъ столикомъ противъ своего сосѣда, мелко-помѣстнаго дворянина и пожилого вдовца, Ивана Тимоѳеевича Зарубкина; они играли въ шахматы. Въ одномъ углу комнаты супруга хозяина, въ бѣломъ пудремантѣ и преогромномъ накрахмаленномъ чепцѣ, вязала чулокъ; подлѣ нея, при свѣтѣ двухъ сальныхъ огарковъ, Машенька, миловидная дѣвушка лѣтъ семнадцати, единственная дочь Ильменевыхъ, вышивала въ пяльцахъ; позади нея, облокотясь на высокую спинку стула, стоялъ молодой и видный офицеръ въ драгунскомъ мундирѣ. Поодаль отъ нихъ три краснощекія сѣнныя дѣвушки, съ длинными косами, въ мухояровыхъ кофтахъ, сидѣли за круглыми подушками и плели кружева; у дверей переминался съ ноги на ногу вооруженный свѣчными щипцами мальчикъ въ байковомъ казакинѣ, а въ самомъ темномъ углу комнаты, прислонясь спиною къ большой изразцовой печи съ лежанкою, стоялъ человѣкъ лѣтъ тридцати-пяти, высокаго роста, съ окладистою русою бородою. По платью можно было его принять за богатаго мѣщанина или купца.

Если дѣйствительно наружныя формы и выраженіе лица служатъ вывѣскою душевныхъ нашихъ качествъ, то, конечно, лицо этого человѣка было исключеніемъ изъ общаго правила. Пріятная наружность, простодушная веселая улыбка и въ то же время пара сѣрыхъ глазъ, которые по временамъ сверкали изъ-подъ густыхъ бровей, какъ сверкаютъ глаза тигра, когда онъ крадется къ своей добычѣ, — все это вмѣстѣ составляло такую чудную смѣсь добра и зла, что самъ краснорѣчивый Лафатеръ, который съ такимъ разнообразіемъ описалъ и разгадалъ тысячи двѣ человѣческихъ физіономій, задумался бы, взглянувъ на лицо этого купца. Казалось, онъ смотрѣлъ съ большимъ участіемъ на играющихъ въ шахматы; но лишь только замѣчалъ, что никто не обращаетъ на него вниманія, безпокойный и быстрый взоръ его облеталъ всю комнату и вспыхивалъ, какъ порохъ, останавливаясь на небольшомъ желѣзномъ сундукѣ, который помѣщался въ переднемъ углу подъ образами.

— Какъ я погляжу на тебя, Владиміръ Ивановичъ, — сказала драгунскому офицеру хозяйка дома, не переставая вязать свой чулокъ, — такъ, видитъ Богъ, и вѣрить-то не хочется, чтобъ такой бравый молодецъ былъ тотъ самый Володя, котораго я, десять лѣтъ тому назадъ, за уши дирала! Да надолго ли ты намъ достался, батюшка?

— Я думаю, Варвара Дмитріевна, — отвѣчалъ офицеръ, — что нашъ полкъ прогоститъ у васъ до самой зимы. Моей ротѣ приказано заготовить фуражу на шесть мѣсяцевъ.

— А гдѣ ты, мой отецъ, квартируешь съ твоими солдатами?

— Я живу у батюшки, а рота моя стоитъ въ полуверстѣ отъ меня, въ большомъ экономическомъ селеніи... Какъ бишь его зовутъ?

— А, знаю, знаю! Село Воскресенское. Да это близехонько. Ахти-хти-хти!.. То-то горько будетъ твоему батюшкѣ, когда ему придется опять съ тобой разстаться!

— Да, авось, не разстанемся, матушка Варвара Дмитріевна, — сказалъ Зарубкинъ, подвинувъ впередъ одну пѣшку. — Я хочу взять его въ отставку; пора: послужилъ царю-государю, — будетъ съ него. А то, пожалуй, уѣдетъ опять куда-нибудь лѣтъ на десять, такъ некому будетъ меня похоронить. Легко вымолвить: десять лѣтъ мы не видались; а послѣдніе три года, какъ началась война съ пруссакомъ и угнали ихъ въ эту Нѣметчину, такъ и слуху объ немъ вовсе не было. Эхъ, матушка, матушка! Я ужъ на ладанъ дышу, плохъ сталъ, гдѣ мнѣ одному хозяйничать: то проглядишь, того не досмотришь...

— И, полно, Иванъ Тимоѳеевичъ! Да ты еще такой хозяинъ, что и намъ бы не худо у тебя поучиться; мы только-что концы съ концами сводимъ, а ты, батюшка, живешь не по-нашему, и копеечку зашибить умѣешь; съ каждымъ годомъ становишься богаче: то купишь деревеньку, то прихватишь землицы. Да вотъ и у насъ почти двѣ пустоши сторговалъ! Откуда что берется. Года три тому назадъ, у тебя и двадцати душъ не было, а теперь, чай, подъ сотню идетъ?

— Слава Богу, матушка, найдемъ и побольше. Да въ томъ-то и дѣло: чтобъ все это прахомъ не пошло, такъ надобно мнѣ помощника, а Володѣ моему помощницу. Не правда ли, ваше благородіе... а?.. Ну, что молчишь? Чай, скажешь, что дочка моего сосѣда, Ѳаддея Карпыча Побирашкина, тебѣ не приглянулась?

— Да я ее только однажды и видѣлъ, батюшка, — отвѣчалъ офицеръ съ примѣтною досадою, — и вовсе не имѣю желанія увидаться съ нею въ другой разъ.

— Полно, полно, молодецъ! — продолжалъ Зарубкинъ, подвинувъ впередъ еще одну шашку. — А о чемъ же ты по ночамъ вздыхать изволишь? Вѣрите ль, матушка, съ того самаго часу, какъ онъ ее увидѣлъ, а это былъ тотъ день, какъ я въ первый разъ привезъ его къ вамъ, онъ вовсе не тотъ сталъ: все задумывается; люди добрые спятъ, а онъ бродить, какъ шальной, по лѣсу; не позовешь обѣдать, такъ самъ не пойдетъ; да и за обѣдомъ-то ѣстъ, словно ребенокъ; вовсе хлѣба лишился! А кажется, всѣмъ здоровъ, и городской нашъ лѣкарь, Иванъ Ѳомичъ, то же говорить. Ну, что жъ это значитъ?

— Да, да, — сказала хозяйка, взглянувъ съ лукавою улыбкою на офицера; — по этимъ примѣтамъ и я начинаю думать... Что ты, Машенька, все нагибаешься?

— Ничего, маменька! — отвѣчала дѣвушка, не сводя глазъ съ своей работы: — клубокъ упалъ.

— Да развѣ дѣвка не могла поднять? Смотри, какъ ты покраснѣла: вся кровь въ лицо бросилась!

— Что, Сергѣй Филипповичъ, надумались ли, батюшка? — спросилъ Зарубкинъ хозяина, который нѣсколько уже разъ брался поперемѣнно то за ту, то за другую шашку.

— Эхъ, братецъ, не торопи! Разговаривай съ женою, а мнѣ думать не мѣшай!

— Ну что, матушка? — продолжалъ Зарубкинъ, обращаясь снова къ хозяйкѣ. — Вѣдь я, точно, правъ. Владиміръ у меня малый совѣстливый, стыдливый; отъ него правды, какъ отъ красной дѣвушки, не скоро добьешься, а чему быть, тому не миновать.

— Да помилуйте, батюшка, — сказалъ съ нетерпѣніемъ драгунскій офицеръ, — что вамъ вздумалось на меня клепать?..

— Добро, добро, любезный! Развѣ я не видѣлъ, какъ ты на нее поглядывалъ?.. Потерпишь, потерпишь, да смолвишь когда-нибудь. И я такъ же въ старину тосковалъ о моей покойницѣ; точно такъ же таилъ отъ всѣхъ, что она пришлась мнѣ больно по-сердцу; и у меня такъ же сна не было, и кусокъ въ горлѣ останавливался; а ужъ тоска-то была какая, тоска! ахъ ты, Господи Боже мой: два раза изъ петли вынимали! Зато, вѣрите ль, чуть было не спился отъ радости, совсѣмъ ошалѣлъ! Подумаешь, какъ все на свѣтѣ мудрено устроено! Вотъ, напримѣръ, хоть эта любовь: курьезное дѣло! Любого молодца съ ногъ срѣжетъ!

— Охъ, эта пѣшка! — вскричалъ Сергѣй Филипповичъ, потирая лѣвой рукой свой лобъ. — Ну, точно бѣльмо на глазу! Нельзя вывести коня, ладья стоитъ безъ дѣла... Ахъ, чортъ возьми!.. Ужъ добро бы шашка, а то это дрянь, пѣшка проклятая!

— Да такъ-то всегда и бываетъ, Сергѣй Филипповичъ, — сказалъ Зарубкинъ, улыбаясь съ довольнымъ видомъ: — не бойся боярина, а бойся слуги. Не великъ человѣкъ секретарь нашего воеводы, а всѣ ему въ поясъ кланяются. Я прошлаго года попытался не послать ему на именины барашка въ бумажкѣ, такъ онъ чуть меня совсѣмъ не погубилъ. Выдумалъ, окаянный, что будто бы по зимамъ этотъ злодѣй Рощинъ держитъ у меня на хуторѣ свою разбойничью пристань, и если бы вы, мой благодѣтель и милостивецъ, не вступились въ мое горе, да не оправдали передъ начальствомъ, такъ меня бы, горемычнаго, какъ липку облупили. Я себѣ и думать не думаю; вдругъ прислали ко мнѣ сыщиковъ. Господи, Боже мой, какъ пошли они куръ душить! А тамъ нагрянула ко мнѣ цѣлая ватага подъячихъ изъ суда, принялись бражничать, давай имъ вина, наливки, того-сего; а ужъ какъ жрутъ-то, проклятые, жрутъ!.. Ключница моя, Никитишна, подастъ, имъ, бывало для фриштика жаренаго гуся, да окорокъ ветчины или бараній бокъ, глядь-поглядь, однѣ косточки остались! Такъ, бѣдная, и всплеснетъ руками. Да что и говорить, въ конецъ было разорили! Ну что, Сергѣй Филипповичъ, изволили пойти слономъ?

— Пошелъ, братецъ.

— Напрасно, батюшка, напрасно! Шахъ королю!

— Какъ такъ?..

— Да такъ! Укрыться-то нечѣмъ: шахъ и матъ.

— Подлинно, шахъ и матъ! — раздался грубоватый голосъ позади Зарубкина: — да только вамъ, сударь, а не Сергѣю Филипповичу.

Зарубкинъ обернулся: позади него стоялъ купецъ.

— Полно, такъ ли, любезный, — сказалъ хозяинъ, взглянувъ съ удивленіемъ на купца. — Конечно, со стороны виднѣе; но, воля твоя...

— Посмотрите хорошенько.

— Смотрѣть-то я смотрю, да ничего путнаго не вижу.

— Попытайтесь, сударь; извольте-ка заслонить вашего царя конемъ.

— Такъ чтожъ? Онъ возьметъ его ферязью.

— Некогда будетъ, Сергѣй Филипповичъ, вѣдь тронувъ съ мѣста коня, вы откроете вашу ладью и скажете ему шахъ и матъ.

— Ахъ, батюшка, подлинно такъ! — вскричалъ Ильменевъ. — Точно, точно! Его царю нельзя двинуться съ мѣста!.. Что, братъ Иванъ Тимоѳеевичъ, а!

— Постойте, постойте, дайте подумать!

— Чего тутъ думать? Матъ, да и только!

— Тьфу ты, пропасть! Въ самомъ дѣлѣ! Ахъ я дуракъ, дуракъ! Увязилъ ферязь, приперъ самъ царя... слона не вывелъ!.. А игра-то какая была!

— Ай да купецъ молодецъ! — сказалъ хозяинъ. — Да ты, видно, любезный, мастеръ въ шахматы играть.

— Маракую, батюшка. У насъ, въ Астрахани, персіянъ довольно; я часто съ ними игрывалъ; такъ около нихъ и понаторѣлъ немного.

— А ты ѣдешь изъ Астрахани?

— Да, сударь; я тамошній купецъ.

— И, вѣрно, пробираешься въ Москву?

— Статься можетъ, и до Питера доѣду.

— А что, любезный, — не прогнѣвайся, имени твоего и отчества не знаю...

— Алексѣй Артамоновъ, батюшка.

— А по прозванью?

— Выдыбаевъ.

— Послушай, Алексѣй Артамоновичъ: ты ѣдешь издалека, такъ вѣрно и коней своихъ измучилъ и самъ умаялся; останься-ка у меня, отдохни порядкомъ да разговѣйся вмѣстѣ съ нами, а тамъ и съ Богомъ!

— Всенижайше благодарю, батюшка, за вашу ласку, — отвѣчалъ купецъ съ низкимъ поклономъ.

— Ну что, остаешься?

— И радъ бы радостью, Сергѣй Филипповичъ, да никакъ нельзя: завтра надо чѣмъ-свѣтъ опять въ дорогу. Будетъ, батюшка, и того, что вы, по вашей милости, изволили сегодня укрыть меня, дорожнаго человѣка, отъ темной ночи и непогоды.

— Эй, братъ, останься! Мы будемъ съ тобой въ шахматы биться, а лошадки твои межъ тѣмъ отдохнуть. Вѣдь Христовъ день не за горами.

— Знаю, сударь, знаю; да объ Страстной мнѣ надо быть неотмѣнно въ Муромѣ. Вотъ какъ я тамъ всѣ дѣла свои исправлю, такъ, если вашей милости угодно, къ празднику опять вернусь сюда. Въ Москву торопиться нечего: мнѣ надо быть тамъ послѣ Ѳоминой. Такъ, чѣмъ ѣхать муромскими лѣсами, я лучше поѣду на Рязань. Да и крюку-то почти не будетъ; чай, отъ вашего помѣстья дней въ пять легонько до нашей кормилицы Бѣлокаменной доѣдешь!

— Я и въ третьи сутки поспѣваю. Смотри же, любезный, коли такъ, такъ такъ! Милости просимъ! Пріѣзжай нашимъ куличемъ разговѣться. Э, да скажи-ка мнѣ, братецъ, ты человѣкъ дорожный: что поговариваютъ объ этомъ чертовѣ сынѣ, разбойникѣ Кузьмѣ Рощинѣ? Ока давно уже прошла, а о немъ что-то вовсе не слышно. Ужъ не поймали ли его гдѣ-нибудь?

— Дай то, Господи! Теперь онъ, какъ слышно, тѣшится со своими молодцами по Волгѣ и, говорятъ, близъ Макарья ужъ три села выжегъ.

— Вотъ что! Такъ онъ на Волгу перебрался? Что, видно, здѣсь жутко пришлось?

— Да, батюшка: теперь по Окѣ стоятъ вездѣ воинскія команды, такъ онъ и бросился внизъ по матушкѣ по Волгѣ, а шайка-то у него, какъ видно, пребольшая. Мнѣ сказывали, что онъ на трехъ косныхъ лодкахъ разъѣзжаетъ.

— Да что ему, прости Господи, ужъ не самъ ли сатана помогаетъ? Два года по Окѣ разбойничалъ, теперь грабить на Волгѣ, и все ему съ рукъ сходитъ! Ну, дорого бы я далъ, чтобъ хоть разъ взглянуть на этого Рощина.

— А я такъ и даромъ его видѣлъ, — сказалъ съ улыбкою купецъ.

— Неужели, батюшка? — вскричала Варвара Дмитріевна. — Когда?

— Дней семь тому назадъ. Верстахъ въ десяти отъ Нижняго я вмѣстѣ съ нимъ ужиналъ и ночевалъ на постояломъ дворѣ.

— Какъ, вмѣстѣ съ Рощинымъ? — прервалъ Сергѣй Филипповичъ. — И ты остался цѣлъ?

— А вотъ, какъ видите. Онъ былъ одинъ-одинехонекъ, и я узналъ ужъ послѣ, кто со мною ужиналъ: мнѣ на другой день сказалъ объ этомъ хозяинъ постоялаго двора.

— Такъ чего же смотрѣлъ этотъ бездѣльникъ? Ему бы надобно было кликнуть народъ да связать этого разбойника.

— Связать? Нѣтъ, батюшка, это легко вымолвить; не только хозяинъ постоялаго двора, да и все село знало, что у нихъ ночуетъ Рощинъ, а, нейбось, никто не сунулся.

— Да неужели онъ такъ страшенъ, что къ нему и приступиться-то никто не смѣетъ?

— А какъ бы вамъ сказать, сударь?.. Повыше меня цѣлой головой. Вотъ господинъ офицеръ молодецъ собой, плечистъ, а тотъ вдвое плотнѣе будетъ. А рожа-то какая! Не приведи Господи и во снѣ увидѣть! Борода по поясъ...

— И, вѣрно, рыжая, — сказала робкимъ голосомъ Варвара Дмитріевна.

— Нѣтъ, сударыня, какъ смоль черная.

— Да что за вздоръ! — прервалъ хозяинъ. — Вѣдь этотъ Рощинъ не Полканъ же богатырь какой? Ну, можетъ ли статься, чтобъ цѣлое село не справилось съ однимъ человѣкомъ?

— Какъ не справиться! Да вѣдь мужички-то себѣ на умѣ. Его схватятъ, такъ товарищи останутся, а въ селѣ-то не останется ни кола, ни двора. Слыхали ли вы, сударь, поговорку: какъ подпустятъ краснаго пѣтуха, такъ запоешь и курицей.

— Правда, правда! Да чего же нижегородскій воевода смотритъ! У меня бы этотъ разбойникъ давнымъ-давно сидѣлъ въ острогѣ. Да, милости просимъ, пускай пожалуетъ ко мнѣ въ гости!

— Эхъ, батюшка, не напрашивайтесь! — прервалъ Зарубкинъ.

— А что жъ! — продолжалъ хозяинъ. — Приму, угощу и въ банѣ выпарю, да такъ, что онъ до новыхъ вѣниковъ не забудетъ. Вѣдь я не кто другой: свистну только, такъ у меня пятьдесятъ молодцовъ хоть сейчасъ подъ ружье станови. Конечно, ты, Иванъ Тимоѳеевичъ, дѣло другое, тебѣ какъ не бояться! У тебя что за дворня! Чай, душенокъ пять-шесть. А я двѣсти душъ держу на мѣщинѣ, любезный!

— Такъ, сударь, такъ, вѣстимо: большому кораблю большое и плаванье; да вѣдь и онъ, батюшка, не самъ-другъ выходить на грабежъ.

— Такъ что жъ? Эка фигура! Чтобъ я не справился съ этою сволочью! Да у меня любой псарь на пятерыхъ разбойниковъ пойдетъ.

— Эхъ, батюшка, не хвалитесь. Не ровенъ часъ. Знаете ли вы, какую штуку выкинулъ третьяго года этотъ Рощинъ съ княземъ Владиміромъ Павловичемъ Зашибаевымъ?

— А что такое? — спросилъ съ любопытствомъ Ильменевъ.

— И я объ этомъ не слыхала, — сказала Варвара Дмитріевна. — Разскажи намъ, батюшка!

Она положила на столъ свой чулокъ. Машенька перестала вышивать. Всѣ сдвинулись въ кружокъ, поближе къ Зарубкину, и онъ началъ:

 

Загрузить текстъ произведенія въ форматѣ pdf: Купить за 20 рублей.

Наша книжная полка въ Интернетъ-магазинѣ ОЗОН, 

и въ Яндексъ-Маркетѣ.