Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

БѢДНАЯ ЛИЗА

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОВѢСТЬ

  

Н. М. Карамзинъ.

 

Изданіе Е. И Коноваловой.

 

МОСКВА.

Типо-Лит. Г. И. Простакова. Балчугъ,

д. Симонова монастыря

1903.

 

 

 

БѢДНАЯ ЛИЗА.

 

Можетъ быть никто изъ живущихъ въ Москвѣ не знаетъ такъ хорошо окрестностей города сего, какъ я, потому что никто чаще моего не бываетъ въ полѣ, никто болѣе моего не бродить пѣшкомъ безъ плана, безъ цѣли, куда глаза глядятъ — по лугамъ рощамъ, по холмамъ и равнинамъ. Всякое лѣто нахожу новыя, пріятныя мѣста, или въ старыхъ новыя красоты.

Но всего пріятнѣе для меня то мѣсто, на которомъ возвышаются мрачныя, готическія башни Симонова монастыря. Стоя на сей горѣ, видишь на правой сторонѣ почти всю Москву, сію ужасную громаду домовъ и церквей, которая представляется глазамъ въ образѣ величественнаго амфитеатра: великолѣпная картина, особливо когда свѣтитъ на нее солнце; когда вечерніе лучи его пылаютъ въ безчисленныхъ золотыхъ куполахъ, на безчисленныхъ крестахъ, къ небу возносящихся. Внизу разстилаются тучные, густозеленые, цвѣтущіе луга; и за ними, по желтымъ пескамъ течет свѣтлая рѣка, волнуемая легкими веслами рыбачьихъ лодокъ, или шумящая подъ рулем грузныхъ струговъ, которые плывутъ отъ плодоноснѣйшихъ странъ Россійской имперіи надѣляютъ алчную Москву хлѣбомъ. На другой сторонѣ рѣки видна дубовая роща, подлѣ которой пасутся многочисленныя стада; там молодые пастухи, сидя подъ тѣнью деревъ, поютъ простыя, унылыя пѣсни и сокращаюсь тѣмъ лѣтніе дни, столь для нихъ однообразные. Подалѣе, въ густой зелени древнихъ вязовъ, блистаетъ златоглавый Даниловъ монастырь; еще далѣе, почти на краю горизонта, синѣются Воробьевы горы. На лѣвой же сторонѣ видны обширныя, хлѣбомъ покрытыя поля, лѣсочки, три или четыре деревеньки, а вдали село Коломенское съ высокимъ дворцомъ своимъ.

Часто прихожу я на это мѣсто и почти всегда встрѣчаю тамъ весну: туда же прихожу и въ мрачные дни осени, горевать вмѣстѣ съ природою. Страшно воютъ вѣтры въ стѣнахъ опустѣвшаго монастыря, между гробовъ, заросшихъ высокою травою, и въ темныхъ переходахъ келій. Тамъ, опершись на развалины надгробныхъ камней, внимаю глухому стону временъ. бездною минувшаго поглощенныхъ — стону, отъ котораго сердце мое содрогается и трепещетъ. Иногда вхожу въ келіи, представляю себѣ тѣхъ, которые въ нихъ жили — печальныя картины! Здѣсь вижу сѣдого старца, преклонившаго колѣно предъ Распятіемъ и молящаго о скоромъ разрѣшеніи земныхъ оковъ своихъ: ибо всѣ удовольствія исчезли для него въ жизни, всѣ чувства его умерли, кромѣ чувства болѣзни и слабости. Тамъ юный монахъ — съ блѣднымъ лицомъ, с томнымъ взоромъ — смотритъ на поле сквозь рѣшетку окна своего, видитъ веселыхъ птичекъ. свободно плавающихъ въ морѣ воздуха — видитъ, и проливаетъ горькія слезы изъ глазъ своихъ. Онъ томится, вянетъ, сохнетъ — и унылый звонъ колокола возвѣщаетъ мнѣ безвременную смерть его. Иногда на вратахъ храма разсматриваю изображеніе чудесъ, въ семъ монастырѣ случившихся: тамъ рыбы падаютъ съ неба для насыщенія жителей монастыря, осажденнаго многочисленными врагами, тутъ образъ Богоматери обращаетъ непріятелей въ бѣгство. Все сіе обновляетъ въ моей памяти исторію тѣхъ временъ, когда свирѣпые татары и литовцы огнемъ и мечомъ опустошали окрестности российской столицы, и когда несчастная Москва, какъ беззащитная вдовица, отъ одного Бога ожидала помощи въ лютыхъ своихъ бѣдствіяхъ.

 

Но всего чаще привлекаешь меня въ стѣнахъ Симонова монастыря — воспоминаніе о плачевной судьбѣ Лизы, бѣдной Лизы. Ахъ! я люблю тѣ предметы, которые трогаютъ мое сердце и заставляютъ меня проливать слезы нѣжной скорби!

Саженяхъ въ семидесяти отъ монастырской стѣны, подлѣ березовой рощицы, среди зеленаго луга стоитъ пустая хижина, безъ дверей, безъ окончинъ, безъ полу; кровля давно сгнила и обвалилась. Въ сей хижинѣ лѣтъ за тридцать передъ симъ жила прекрасная, любезная Лиза со старушкою, матерью своею.

Отецъ Лизинъ былъ довольно зажиточный поселянинъ, потому что онъ любилъ работу; пахалъ хорошо землю и велъ всегда трезвую жизнь. Но скоро по смерти его жена и дочь обѣднѣли. Лѣнивая рука наемщика худо обрабатывала поле, и хлѣбъ переставалъ хорошо родиться. Онѣ принуждены были отдать свою землю въ наемъ, и за весьма небольшiя деньги. Къ тому же бѣдная вдова, почти безпрестанно проливая слезы о смерти мужа своего — ибо и крестьянки умѣютъ любить! — день отъ дня становилась слабѣе и совсѣмъ не могла работать. Одна Лиза, — которая осталась послѣ отца пятнадцати лѣтъ, — одна Лиза не щадя своей нѣжной молодости, не щадя рѣдкой красоты своей, трудилась день и ночь, — ткала холсты, вязала чулки, весною рвала цвѣты, а лѣтомъ брала ягоды, — и все это продавала въ Москвѣ. Чувствительная, добрая старушка, ,видя неутомимость дочери, часто прижимала ее къ своему слабо бьющемуся сердцу, называла Божескою милостію, кормилицею, отрадою старости своей, и молила Бога, чтобы Онъ наградилъ ее за то, что она дѣлаетъ для матери. «Богъ далъ мнѣ руки, чтобы работать, — говорила. — Ты кормила меня своею грудью и ходила за мною, когда я была ребенкомъ: теперь пришла моя очередь ходить за тобою. Перестань только крушиться, перестань плакать: слезы наши не оживятъ батюшки».

 

Но часто нѣжная Лиза не могла удержать собственныхъ слезъ своихъ — ахъ! она помнила, что у нея былъ отецъ и что его не стало; но для успокоенія матери старалась таить печаль сердца своего и казаться спокойною и веселою. — «На томъ свѣтѣ, любезная Лиза, — отвѣчала горестная старушка, — на томъ свѣтѣ перестану я плакать. Тамъ, сказываютъ, будутъ всѣ веселы; я вѣрно весела буду, когда увижу отца твоего. Только теперь не хочу умереть, — что съ тобою будеть безъ меня? На кого тебя покинуть? Нѣтъ, дай Богъ прежде пристроить тебя къ мѣсту. Можетъ быть скоро сыщется добрый человѣкъ. Тогда благословя васъ, милыхъ дѣтей моихъ, перекрещусь и спокойно лягу въ сырую землю».

 

Прошло года два послѣ смерти отца Лизина. Луга покрылись цвѣтами, и Лиза пришла въ Москву съ ландышами. Молодой, хорошо одѣтый человѣкъ, пріятнаго вида, встрѣтился ей на улицѣ. Она показала ему цвѣты — и закраснѣлась. — «Ты продаешь ихъ дѣвушка» — спросили онъ съ улыбкой. — Продаю, отвѣчала она. — «А что тебѣ надобно?» — Пять копѣекъ. — «Это слишкомъ дешево. Вотъ тебѣ рубль». — Лиза удивилась, осмѣлилась взглянуть на молодого человѣка — еще болѣе закраснѣлась и, потупивъ глаза въ землю сказала ему, что она не возьметъ рубля. — «Для чего же? — Мнѣ не надобно лишняго. — «Я думаю, что прекрасные ландыши, сорванные руками прекрасной дѣвушки стоять рубля. Когда ты не берешь его вотъ тебѣ пять копѣекъ. Я хотѣлъ бы всегда покупать цвѣты; хотѣлъ бы, чтобъ ты рвала ихъ только для меня». — Лиза отдала цвѣты, взяла пять копѣекъ и хотѣла итти; но незнакомецъ остановилъ ее за руку. — «Куда же ты пойдешь, дѣвушка? — Домой. — «А гдѣ домъ твой?» — Лиза сказала, гдѣ она живетъ; сказала и пошла. Молодой человѣкъ не хотѣлъ удерживать ее, можетъ быть для того, что мимоходящіе начали останавливаться и, смотря на нихъ, лукаво усмѣхались.

 

Лиза, пришедши домой, разсказала матери, что съ нею случилось. — «Ты хорошо сдѣлала, что не взяла рубля. Можетъ быть это какой-нибудь дурной человѣкъ...» — Ахъ, нѣтъ, матушка! я этого не думаю. У него такое доброе лицо, такой голосъ. — «Однако-жъ, Лиза, лучше кормиться трудами своими и ничего не брать даромъ. Ты еще не знаешь, другъ мой, какъ злые люди могутъ обидѣть бѣдную дѣвушку! У меня всегда сердце бываетъ не на своемъ мѣстѣ, когда ты ходишь въ городъ; я всегда ставлю свѣчу передъ образомъ и молю Господа Бога, чтобъ онъ сохранилъ тебя отъ всякой бѣды и напасти». — У Лизы навернулись на глазахъ слезы; она поцѣловала мать свою.

На другой день нарвала Лиза самыхъ лучшихъ ландышей, и опять пошла съ ними въ городъ. Глаза ея тихонько чего-то искали. Многіе хотѣли у нея купить цвѣты; но она отвѣчала, что они не продажные, и смотрѣла то въ ту, то въ другую сторону, Наступилъ вечерь, надлежало возвратиться домой, и цвѣты были брошены въ Москву рѣку. — «Никто не владѣй вами!» — сказала Лиза, чувствуя какую-то грусть въ сердцѣ своемъ. — На другой день ввечеру сидѣла она подъ окномъ, пряла и тихимъ голосомъ пѣла жалобныя пѣсни; но вдругъ вскочила и закричала: — «Ахъ!» — Молодой незнакомецъ стоялъ подъ окномъ.

— Что съ тобою сдѣлалось? — спросила испугавшаяся мать, которая сидѣла подлѣ нея. — Ничего, матушка, — отвѣчала Лиза робкимъ голосомъ: — Я только его увидала. — «Кого» — Того господина, который купилъ у меня цвѣты. — Старуха выглянула въ окно. Молодой человѣкъ поклонился ей такъ учтиво, съ такимъ пріятнымъ видомъ, что она не могла подумать объ немъ ничего, кромѣ хорошаго. — «Здравствуй добрая старушка! — сказалъ онъ; я очень усталъ: нѣтъ-ли у тебя свѣжаго молока?» Услужливая Лиза, не дождавшись отвѣта матери своей, можетъ быть для того, что она его знала напередъ — побѣжала на погребъ, принесла чистую кринку, покрытую чистымъ деревяннымъ кружкомъ. схватила стаканъ, вымыла, вытерла его бѣлымъ полотенцемъ, налила и подала въ окно, — но сама смотрѣла въ землю. Незнакомецъ выпилъ, и нектаръ изъ рукъ Гебы не могъ бы показаться ему вкуснѣе. Всякій догадается, что онъ послѣ того благодарилъ Лизу, и благодарилъ не столько словами, сколько взорами. Между тѣмъ добродушная старушка успѣла разсказать ему о своемъ горѣ и утѣшеніи, — о смерти мужа и о милыхъ свойствахъ дочери своей, объ ея трудолюбіи и нѣжности и проч., и проч. Онъ слушалъ ее со вниманіемъ; но глаза его были, нужно ли сказывать, гдѣ? И Лиза, робкая Лиза посматривала изрѣдка на молодого человѣка; но не такъ скоро молнія блеститъ и въ облакѣ исчезаетъ, какъ быстро голубые глаза ея обращались къ землѣ, встрѣчаясь съ его взоромъ. — «Мнѣ хотѣлось бы, — сказалъ онъ матери, — чтобы дочь твоя никому, кромѣ меня не продавала своей работы. Такимъ образомъ, ей не за чѣмъ будетъ часто ходить въ городъ, и ты не принуждена будешь съ нею раздаваться. Я самъ по временамъ могу заходить къ вамъ». — Тутъ на глазахъ Лизиныхъ блеснула радость которую она тщетно хотѣла скрыть, щеки ея пылали, какъ заря въ ясный, лѣтній вечеръ; она смотрѣла на лѣвый рукавъ свой и щипала его правою рукою. Старушка съ охотою приняла предложеніе, не подозрѣвая въ немъ никакого дурного намѣренія, и увѣряла незнакомца, что полотно, вытканное Лизой, и чулки, вывязанные ею, бываютъ отмѣнно хороши, носятся долѣе всѣхъ другихъ. Становилось темно, и молодой человѣкъ хотѣлъ уже итти. — «Да какъ же намъ называть тебя, добрый, ласковый баринъ?» — спросила старуха. — Меня зовутъ Эрастомъ, — отвѣчалъ онъ. — Эрастомъ, — сказала тихонько Лиза, — Эрастомъ!» Она разъ пять повторила сіе имя, какъ будто бы старалась затвердить его. — Эрастъ простился съ ними до свиданія и пошелъ. Лиза провожала его глазами, а мать сидѣла въ задумчивости и, взявъ за руку дочь свою, сказала ей: — «Ахъ, Лиза! какъ онъ хорошъ и добръ! Если бы женихъ твой былъ таковъ!» Все Лизино сердце затрепетало. — Матушка! матушка! какъ этому статься? Онъ баринъ; а между крестьянами... — Лиза не договорила рѣчи своей.

 

Теперь читатель долженъ знать, что сей молодой человѣкъ, сей Эрастъ, былъ довольно богатый дворянинъ, съ изряднымъ разумомъ и добрымъ сердцемъ, добрымъ отъ природы, но слабымъ и вѣтреннымъ. Онъ велъ разсѣянную жизнь, думалъ только о своемъ удовольствіи, искалъ его въ свѣтскихъ забавахъ, но часто не находилъ: скучалъ и жаловался на судьбу свою. Красота Лизы при первой встрѣчѣ сдѣлала впечатлѣніе па его сердце. Онъ читывалъ романы, идиліи, имѣлъ довольно живое воображеніе и часто переселялся мысленно въ тѣ времена (бывшія или не бывшія), въ который, если вѣрить стихотворцамъ, всѣ люди безпечно гуляли по лугамъ, купались въ чистыхъ источникахъ, цѣловались какъ горлицы, отдыхая подъ розами и миртами, и провожали всѣ дни свои въ счастливой праздности. Ему казалось, что онъ нашелъ въ Лизѣ то, чего сердце его давно искало. «Натура призываетъ меня въ свои объятія, къ чистымъ своимъ радостямъ», — думалъ онъ и рѣшился — по крайней мѣрѣ на время оставить большой свѣтъ.

Обратимся къ Лизѣ. Наступила ночь, — мать благословила дочь свою и пожелала ей кроткаго сна; но на сей разъ желаніе ея не исполнилось: Лиза спала очень худо. Новый гость души ея, образъ Эрастовъ, столь живо ей представлялся, что она почти каждую минуту просыпалась и вздыхала. Еще до восхожденія солнечнаго Лиза встала, сошла на берегъ Москвы-рѣки, сѣла на травѣ и, пригорюнившись, смотрѣла на бѣлые туманы, которые волновались въ воздухѣ, и, подымаясь вверхъ, оставляли блестящія капли на зеленомъ покровѣ натуры. Вездѣ царствовала тишина. Но скоро восходящее свѣтило дня пробудило все твореніе: рощи, кусточки оживились; птички вспорхнули и запѣли; цвѣты подняли свои головки, чтобы напиться животворными лучами свѣта. Но Лиза все еще сидела пригорюнившись. Ахъ, Лиза, Лиза! что съ тобою сдѣлалось? До сего времени, просыпаясь вмѣстѣ съ птичками, ты вмѣстѣ съ ними веселилась утромъ, и чистая радостная душа свѣтилась въ глазахъ твоихъ подобно какъ солнце свѣтится въ капляхъ росы небесной; но теперь ты задумчива, и общая радость природы чужда твоему сердцу. Между тѣмъ молодой пастухъ по берегу рѣки гналъ стадо, играя на свирѣли. Лиза устремила на него взоръ свой и думала: — «Если бы тотъ, кто занимаетъ теперь мысли мои, рожденъ былъ простымъ крестьяниномъ, пастухомъ, и если бы онъ теперь мимо меня гналъ стадо свое: ахъ! я поклонилась бы ему съ улыбкой и сказала бы привѣтливо: здравствуй, любезный пастушокъ. Куда гонишь ты стадо свое? И здѣсь растетъ зеленая трава для овецъ твоихъ; и здѣсь алѣють цвѣты, изъ которыхъ можно сплести вѣнокъ для шляпы твоей... Онъ взглянулъ бы на меня съ видомъ ласковымъ, взялъ бы можетъ быть руку мою.. Мечта!» Пастухъ, играя на свирѣли, прошел мимо и съ пестрымъ стадомъ своимъ скрылся за ближнимъ холмомъ.

Вдругъ Лиза услышала шумъ веселъ — взглянула на рѣку и увидѣла лодку, а въ лодкѣ — Эраста.

Всѣ жилки въ ней забились, и конечно не отъ страха. Она встала хотѣла идти, по не могла. Эрастъ выскочилъ на берегъ, подошелъ къ Лизѣ и — мечта ея отчасти исполнилась: ибо онъ взглянувъ на нее съ видомъ ласковымъ, взялъ ее за руку... А Лиза?.. Лиза стояла съ потупленнымъ взоромъ, съ огненными щеками, съ трепещущимъ сердцемъ, — но не могла отнять у него руки, не могла отворотиться, когда онъ приближался къ ней съ розовыми губами своими... Ахъ! онъ поцѣловалъ ее, поцѣловалъ съ такимъ жаромъ, что вся вселенная показалась ей въ огнѣ горящею! — «Милая Лиза! — сказалъ Эрастъ, —милая Лиза! Я люблю тебя!» И сіи слова отозвались въ глубинѣ души ея, какъ небесная, восхитительная музыка; но едва смѣла вѣрить ушамъ своимъ и... Но я бросаю кисть. Скажу только, что въ сію минуту восторга исчезла Лизина робость, — Эрастъ узналъ, что онъ любимъ, любимъ страстно новымъ, чистымъ открытымъ сердцемъ.

 

Они сидѣли на травѣ, и такъ, что между ними оставалось не много мѣста, смотрѣли другъ на друга въ глаза, говорили другъ другу: «люби меня!» и два часа показались имъ мигомъ. Наконецъ Лиза вспомнила, что мать ея можетъ объ ней безпокоиться. Надлежало разстаться. — Эхъ Эрастъ! — сказала она. — Всегда ли ты будешь любить меня?» — Всегда, милая Лиза, всегда! — отвѣчалъ онъ. — «И ты можешь дать въ этомъ клятву?» — Могу, любезная Лиза, могу! — «Нѣтъ, мнѣ не надобно клятвы. Я вѣрю тѣбѣ, Эрастъ вѣрю. Уже-ли ты обманешь бѣдную Лизу? Вѣдь этому нельзя быть?» — Нельзя, нельзя, милая Лиза! — «Какъ я счастлива! и какъ обрадуется матушка, когда узнаетъ, что ты меня любишь!» — Ахъ, нѣтъ Лиза! ей не надобно ничего сказывать. — «Для чего же? — Старые люди бываютъ подозрительны. Она вообразить себѣ что-нибудь худое. — «Нельзя статься». — Однако-жъ, прошу тебя не говорить ей объ этомъ ни слова. — «Хорошо, надобно тебя послушаться, хотя мнѣ не хотѣлось бы ничего таить отъ нея». — Они простились, поцѣловались въ послѣдній разъ и обѣщались всякій день ввечеру видѣться или на берегу рѣки, или въ березовой рощѣ, или гдѣ-нибудь близь Лизиной хижины, только вѣрно непремѣнно видѣться. Лиза пошла, но глаза ея сто разъ обращались на Эраста, который все еще стоялъ на берегу и смотрѣлъ вслѣдъ за нею.

Лиза возвратилась въ хижину свою совсѣмъ не въ томъ расположеніи, въ какомъ изъ нея вышла. На лицѣ и во всѣхъ ея движеніяхъ обнаружилась сердечная радость «Онъ меня любитъ», думала она и восхищалась сею мыслію. — «Ахъ, матушка!» — сказала Лиза матери своей, которая лишь только проснулась. «Ахъ матушка! какое прекрасное утро! Какъ все весело въ полѣ! Никогда жаворонки такъ хорошо не пѣвали; никогда солнце такъ свѣтло не сіяло; никогда цвѣты такъ пріятно не пахли!» — Старушка, подпираясь клюкою вышла на лугъ, чтобы насладиться утромъ, которое Лиза описывала такими красками. Оно въ самомъ дѣлѣ показалось ей отмѣнно пріятнымъ: любезная дочь весельемъ своимъ развеселила для нея всю натуру. — «Ахъ, Лиза! — говорила она: — какъ все хорошо у Господа Бога! Шестой десятокъ доживаю на свѣтѣ, все еще не могу наглядѣться на дѣла Господни: не могу наглядѣться на чистое небо, похожее на высокій шатеръ, и на землю, которая покрывается всякій годъ новою травою и новыми цвѣтами. Надобно, чтобы Царь небесный очень любилъ человѣка, когда Онъ такъ хорошо убралъ для него здѣшній свѣтъ. Ахъ, Лиза! кто бы захотѣлъ умереть, если бы иногда не было намъ горя?. Видно такъ надобно. Можетъ быть мы забыли бы душу свою, если бы изъ глазъ нашихъ никогда не капали слезы». А Лиза думала: «Ахъ! я скорѣе забуду душу свою, нежели милаго моего друга!»

Послѣ этого Эрастъ и Лиза боясь не сдержать слова своего, всякій вечеръ видѣлись (тогда, какъ Лизина мать ложилась спать) или на берегу рѣки, или въ березовой рощѣ, по всего чаще подъ тѣнью столѣтнихъ дубовъ (саженяхъ въ семидесяти отъ хижины) — дубовъ, осѣняющихъ глубокій чистый прудъ, еще въ древнія времена ископанный. Тамъ часто тихая луна, сквозь зеленыя вѣтки, посребряла лучами своими свѣтлые Лизины волосы, которыми играли зефиры и рука милаго друга; часто лучи сіи освѣщали въ глазахъ нѣжной Лизы блестящую слезу любви, осушаемую всегда Эрастовымъ поцѣлуемъ. Они обнимались — но цѣломудренная, стыдливая Цинтія не скрывалась отъ нихъ за облако: чисты и непорочны были ихъ объятія.

— «Когда ты, — говорила Лиза Эрасту, — когда ты скажешь мнѣ: я люблю тебя, другъ мой! Когда прижмешь меня къ своему сердцу и взглянешь на меня умильными глазами: — ахъ! тогда бываетъ мнѣ такъ хорошо, такъ хорошо, что я себя забываю, — забываю все, кромѣ Эраста! Чудно? чудно, мой другъ, что я не знавъ тебя, могла жить спокойно и весело! Теперь мнѣ это непонятно; теперь думаю, что безъ тебя жизнь не жизнь, а грусть да скука. Безъ глазъ твоихъ теменъ свѣтлый мѣсяцъ; безъ твоего голоса скученъ соловей поющій; безъ твоего дыханія, вѣтерокъ мнѣ непріятенъ». — Эрастъ восхищался своей пастушкой, — такъ называлъ онъ Лизу — и, видя, сколь она любитъ его, казался самъ себѣ любезнѣе. Всѣ блестящія забавы большого свѣта представлялись ему ничтожными въ сравненіи съ тѣми удовольствіями, которыми страстная дружба невинной души питала сердце его. Съ отвращеніемъ помышлялъ онъ о презрительномъ сладострастіи, которымъ прежде упивались его чувства. «Я буду жить съ Лизою, какъ брать съ сестрою, — думалъ онъ: — не употреблю во зло любви ея, и буду всегда счастливъ!» — Безразсудный молодой человѣкъ! Знаешь ли ты свое сердце? Всегда ли можешь отвѣчать за свои движенія? Всегда ли разсудокъ есть царь чувствъ твоихъ?

Лиза требовала, чтобы Эрастъ часто посѣщалъ мать ея. «Я люблю ее, — говорилъ онъ, — и хочу ей добра, мнѣ кажется, что видѣть тебя есть великое благополучіе для всякаго». — Старушка въ самомъ дѣлѣ всегда радовалась, когда его видѣла. Она любила говорить съ нимъ о покойномъ мужѣ и разсказывать ему о дняхъ своей молодости: о томъ, какъ она въ первый разъ встрѣтилась съ милымъ своимъ Иваномъ, какъ онъ любилъ ее и въ какой любви, въ какомъ согласіи жилъ съ нею. «Ахъ! мы никогда не могли другъ на друга наглядѣться, — до самаго того часа, какъ лютая смерть подкосила ноги его. Онъ умеръ на рукахъ моихъ!» — Эрастъ слушалъ ее съ непритворнымъ удовольствіемъ. Онъ покупалъ у нея Лизину работу и хотѣлъ всегда платить въ десять разъ дороже назначаемой ею цѣны; но старушка никогда не брала лишняго.

 

Такимъ образомъ прошло нѣсколько недѣль. Однажды ввечеру Эрастъ долго ждалъ своей Лизы. Наконецъ, она пришла, но такъ не весела, что онъ испугался, глаза ея отъ слезъ покраснѣли. — «Лиза, Лиза! что съ тобою сдѣлалось?» — «Ахъ Эрастъ! я плакала»! — О чемъ? Что такое? — «Я должна сказать тебѣ все. За меня сватается женихъ, сынъ богатаго крестьянина изъ сосѣдней деревни, матушка хочетъ, чтобы я за него вышла». — И ты соглашаешься? — «Жестокій! можешь-ли объ этомъ спрашивать? Да мнѣ жаль матушки: она плачетъ и говоритъ, что я не хочу ея спокойствія; что она будетъ мучиться при смерти, если не выдастъ меня при себѣ замужъ. Ахъ! матушка не знаетъ, что у меня есть такой милый другъ!» — Эрастъ цѣловалъ Лизу, говорилъ, что ея счастье дороже ему всего на свѣтѣ, что по смерти матери ея онъ возьметъ ее къ себѣ и будетъ жить съ нею неразлучно въ деревнѣ, въ дремучихъ лѣсахъ какъ в раю. — «Однакожъ тебѣ нельзя быть моимъ мужемъ!» — сказала Лиза съ тихимъ вздохомъ. — Почему же? — «Я крестьянка». — Ты обижаешь меня. Для твоего друга важнѣе всего душа, чувствительная, невинная душа, и Лиза будетъ всегда ближайшая къ моем сердцу.

Она бросилась въ его объятія — и въ сей часъ надлежало погибнуть непорочности! Эрастъ чувствовалъ необыкновенное волненіе въ крови своей, — никогда Лиза не казалась ему столь прелестною, никогда ласки ея не трогали его такъ сильно, никогда ея поцѣлуи не были такъ пламенны, — она ничего не знала, ничего не подозрѣвала, ничего не боялась, — мракъ питалъ желанія, — ни одной звѣздочки не сіяло на небѣ, никакой лучъ не могъ освѣтить заблужденія. Эрастъ чувствуетъ въ себѣ трепетъ. — Лиза также, не зная отъ чего — не знала, что съ нею дѣлается. Ахъ, Лиза, Лиза!.. гдѣ ангелъ-хранитель твой? Гдѣ твоя невинность.

Заблужденіе прошло въ одну минуту. Лиза не понимала чувствъ своихъ, удивлялась и спрашивала. Эрастъ молчалъ — искалъ словъ и не находилъ ихъ. — «Ахъ! я боюсь, — говорила Лиза, — боюсь того что случилось съ нами! Мнѣ казалось что я умираю; что душа моя... Нѣтъ не умѣю сказать этого! Ты молчишь, Эрастъ? вздыхаешь?.. Боже мой! Что такое?» — Между тѣмъ блеснула молнія и грянулъ громъ. Лиза вся задрожала. — Эрастъ, Эрастъ! — сказала она: мнѣ страшно! Я боюсь, чтобы громъ не убилъ меня, какъ преступницу!» Грозно шумѣла буря, дождь лился изъ черныхъ облаковъ — казалось, что натура сетовала о потерянной Лизиной невинности. — Эрастъ старался успокоить Лизу и проводилъ ее до хижины. Слезы катились изъ глазъ ея, когда она прощалась съ нимъ. — Ахъ, Эрастъ! увѣрь меня, что мы будемъ попрожнему счастливы! — «Будемъ, Лиза, будемъ»! — отвѣчалъ онъ. — Дай Богъ! Мнѣ нельзя не вѣрить словамъ твоимъ: вѣдь я люблю тебя! только въ сердцѣ моемъ... Но полно! Прости! Завтра, завтра увидимся.

Свиданія ихъ продолжались; но какъ все перемѣнилось! Эрастъ не могъ уже быть доволенъ однѣми невинными ласками своей Лизы, одними ея любви исполненными взорами, однимъ прикосновеніемъ руки, однимъ поцѣлуемъ, одними чистыми объятіями. Онъ желалъ еще больше, больше и наконецъ ничего желать не могъ, — а кто знаетъ сердце свое, кто размышлялъ о свойствѣ нѣжнѣйшихъ его удовольствій, тотъ, конечно, согласится со мною, что исполненіе всѣхъ желаній есть самое опасное искушеніе любви. Лиза не была уже для Эраста симъ ангеломъ непорочности, который прежде воспалялъ его воображение и восхищалъ душу. Платоническая любовь уступила мѣсто такимъ чувствамъ, которыми онъ не могъ гордиться и которыя были для него уже не новы. Что касается Лизы, то она совершенно ему отдавшись, имъ только жила и дышала, во всемъ какъ агнецъ повиновалась его волѣ и въ удовольствіи его полагала свое счастье. Она видѣла въ немъ перемѣну, и часто говорила ему: — «Прежде бывалъ ты веселѣе; прежде бывали мы покойнѣе и счастливѣе; и прежде я не такъ боялась потерять любовь твою!» Иногда, прощаясь съ нею, онъ говорилъ ей: — «Завтра Лиза не могу съ тобою видѣться; мнѣ встрѣтилось важное дѣло», — и всякій разъ при сихъ словахъ Лиза вздыхала.

Наконецъ пять дней сряду она не видала его и была въ величайшемъ безпокойствѣ; въ шестой пришелъ онъ съ печальнымъ лицомъ сказалъ ей: — «Любезная Лиза, мнѣ должно на нѣсколько время съ тобою проститься. Ты знаешь, что у насъ война, я на службѣ; полкъ мой идетъ въ походъ». — Лиза поблѣднѣла и едва не упала въ обморокъ.

Эрастъ ласкалъ ее; говорилъ, что онъ всегда будетъ любить милую Лизу и надѣется по возвращеніи своемъ уже никогда съ нею не разставаться. Долго она молчала, потомъ залилась горькими слезами, схватила руку его и, взглянувъ на него со всею нѣжностію любви, спросила: — Тебѣ нельзя остаться? — «Могу, — отвѣчалъ онъ, — но только съ величайшимъ безславіемъ, съ величайшимъ пятномъ для моей чести. Всѣ будутъ презирать меня, всѣ будутъ гнушаться мной, какъ трусомъ, какъ недостойнымъ сыномъ отечества». — Ахъ! когда такъ. — сказала Лиза, — тогда поѣзжай, куда Богъ велитъ! Но тебя могутъ убить! — «Смерть за отечество не страшна, любезная Лиза». — Я умру, какъ скоро тебя не будетъ на свѣтѣ. — «Но зачѣмъ это думать? Я надѣюсь остаться живъ, надѣюсь возвратиться къ тебѣ, моему другу». — Дай Богъ! Дай Богъ! Всякій день, всякій часъ буду о томъ молиться. Ахъ, для чего не умѣю я ни читать, ни писать! Ты бы увѣдомлялъ меня обо всемъ, что съ тобою случится; а я писала бы къ тебѣ о слезахъ своихъ! — «Нѣтъ береги себя, Лиза! береги для друга твоего. Я не хочу чтобы ты безъ меня плакала! — Жестокій человѣкъ! ты думаешь лишить меня и этой отрады! Нѣтъ! разставшись съ тобою, развѣ тогда перестану плакать, когда высохнетъ сердце мое. — «Думай о пріятной минутѣ въ которую мы опять увидимся». — Буду, буду думать объ ней! Ахъ! если бы она пришла скорѣе! Любезный, милый Эрастъ! помни, помни свою бѣдную Лизу, которая любитъ тебя болѣе нежели самое себя!

Но я не могу описать всего, что они при семъ случаѣ говорили. На другой день надлежало быть последнему свиданію.

Эрастъ хотѣлъ проститься съ Лизиною матерью, которая не могла удержаться отъ слезъ, слыша, что ласковый, пригожій баринъ ея долженъ ѣхать на войну. Онъ принудилъ ее взять у него нѣсколько денегъ, сказавъ: «Я не хочу, чтобы Лиза въ мое отсутствіе продавала работу свою, которая по уговору, принадлежите мнѣ». Старушка осыпала его благословеніями. — «Дай Господи, — говорила она, чтобы ты къ намъ благополучно возвратился, и чтобы я тебя еще разъ увидѣла въ здѣшней жизни! Авось либо моя Лиза къ тому времени найдетъ себѣ жениха по мыслямъ. Какъ бы я благодарила Бога, если бы ты пріѣхалъ къ нашей свадьбѣ! Когда же у Лизы будутъ дѣти, знай, баринъ, что ты долженъ крестить ихъ! Ахъ, мнѣ хотѣлось бы дожить до этого!» Лиза стояла подлѣ матери и не смѣла взглянуть на нее. Читатель легко можетъ вообразить себѣ, что она чувствовала въ сію минуту.

Но что же чувствовала она тогда, когда Эрастъ, обнявъ ее въ послѣдній разъ, въ послѣдній разъ прижалъ къ своему сердцу, сказалъ: — «Прости, Лиза!..» Какая трогательная картина! Утренняя заря, какъ алое море, разливалась по восточному небу, Эрастъ стоялъ подъ вѣтвями высокаго дуба, держа въ объятіяхъ своихъ бѣдную. томную, горестную подругу, которая, прощаясь съ нимъ, прощалась съ душею своею. Вся натура пребывала въ молчаніи.

Лиза рыдала, Эрастъ плакалъ; оставилъ ее, — она упала, — стала на колѣни, подняла руки къ небу и смотрѣда на Эраста, который удалялся — далѣе, далѣе и наконецъ скрылся; возсіяло солнце, и Лиза оставленная, бѣдная, лишилась чувствъ и памяти.

Она пришла въ себя, и свѣтъ показался ей унылъ и печаленъ. Всѣ пріятности натуры сокрылись для нея вмѣстѣ съ любезнымъ ея сердцу. «Ахъ (думала она), для чего я осталась въ этой пустынѣ? Что удерживаетъ меня летѣть за милымъ Эрастомъ? Война не страшна для меня; страшно тамъ, гдѣ нѣтъ моего друга. Съ нимъ жить, съ нимъ умереть хочу, или смертію своею спасти его драгоцѣнную жизнь. — «Постой, постой любезный! я лечу къ тебѣ.» Уже хотѣла она бѣжать за Эрастомъ; но мысль: «у меня есть мать», остановила ее. Лиза вздохнула и, преклонивъ голову, тихими шагами пошла къ своей хижинѣ. — Съ сего часа дни ея были днями тоски и горести, которую надлежало скрывать отъ нѣжной матери: тѣмъ болѣе страдало сердце ея! Тогда только облегчалось оно, когда Лиза, уединяясь въ густоту лѣса, могла свободно проливать слезы и стенать о разлукѣ съ милымъ. Часто печальная горлица соединяла жалобный голосъ съ ея стенаніемъ. Но иногда, хотя весьма рѣдко — златой лучъ надежды, лучъ утѣшенія, освѣщалъ мракъ ея скорби. — «Когда онъ возвратится ко мнѣ, какъ я буду счастлива! какъ все перемѣнится!» Отъ сей мысли прояснился взоръ ѳя; розы на щекахъ освѣжались, и Лиза улыбалась какъ майское утро послѣ бурной ночи. — Такимъ образомъ прошло около двухъ мѣсяцевъ.

Въ одинъ день Лиза должна была идти въ Москву, затѣмъ чтобы купить розовой воды, которою мать ея лѣчила глаза свои. На одной изъ большихъ улицъ встрѣтилась ей великолѣпная карета, и въ сей каретѣ увидѣла она — Эраста. «Ахъ!» закричала она и бросилась къ нему; но карета проѣхала мимо и поворотила во дворъ. Эрастъ вышелъ и хотѣлъ уже итти на крыльцо огромнаго дома, какъ вдругъ почувствовалъ себя въ Лизиныхъ объятіяхъ. Онъ поблѣднѣлъ — потомъ, не отвѣчая ни слова на ея восклицанія, взялъ ее за руку, привелъ ее въ свой кабинетъ, заперъ дверь и сказалъ ей: — «Лиза обстоятельства перемѣнились, я помолвилъ жениться; ты должна оставить меня въ покоѣ и для собственнаго своего спокойствія забыть меня. Я любилъ тебя, и теперь люблю, то-есть желаю тебѣ всякаго добра. Вотъ сто рублей — возьми ихъ (онъ положилъ ей деньги въ карманъ); позволь мнѣ поцѣловать тебя въ послѣдній разъ — и поди домой». Прежде нежели Лиза могла опомниться, онъ вывелъ ее изъ кабинета и сказалъ слугѣ: — «Проводи эту дѣвушку со двора».

Сердце мое обливается кровью въ сію минуту. Я забываю человѣка въ Эрастѣ — готовъ проклинать его, но языкъ мой не движется; смотрю на небо, и слеза катится по лицу моему. Ахъ! для чего пишу не романъ, а печальную быль.

И такъ Эрастъ обманулъ Лизу, сказавъ ей, что онъ ѣдетъ въ армію? — Нѣтъ, онъ въ самомъ дѣлѣ былъ въ арміи, но вмѣсто того, чтобы сражаться съ непріятелемъ, игралъ въ карты и проигралъ почти все свое имѣніе. Скоро заключили миръ и Эрастъ возвратился въ Москву, отягченный долгами. Ему оставался одинъ способъ поправить свои обстоятельства — жениться на пожилой, богатой вдовѣ, которая давно была влюблена въ него. Онъ рѣшился на то, и переѣхалъ жить къ ней въ домъ, посвятивъ искренній вздохъ Лизѣ своей. Но все сіе можетъ-ли оправдать его?

 

Лиза очутилась на улицѣ въ такомъ положенiи, котораго не можетъ описать никакое перо. — «Онъ, онъ выгналъ меня? Онъ любить другую? Я погибла!» вотъ ея мысли ея чувства! Жестокій обморокъ перервалъ ихъ на время. Одна добрая женщина, которая шла по улицѣ, остановилась надъ Лизою, лежавшею на землѣ, и старалась привести ее въ память. Несчастная открыла глаза, — встала съ помощью сей доброй женщины, благодарила ее и пошла, сама не зная куда. — «Мнѣ нельзя жить (думала Лиза), нельзя!.. О, если бы упало на меня небо! Если бы земля поглотила бѣдную!.. Нѣтъ! небо не падаетъ; земля не колеблется! Горе мнѣ! — Она вышла изъ города и вдругъ увидѣла себя на берегу глубокаго пруда подъ тѣнью древнихъ дубовъ, которые за нѣсколько недѣль передъ тѣмъ были безмолвными свидѣтелями ея восторговъ. Сіе воспоминаніе потрясло ея душу; страшнѣйшее сердечное мученіе изобразилось на лицѣ ея. Но черезъ нѣсколько минутъ погрузилась она въ нѣкоторую задумчивость, — потомъ осмотрѣлась вокругъ себя, увидѣла дочь своего сосѣда (пятнадцатилетнюю дѣвушку) идущую по дорогѣ. — кликнула ее, вынула изъ кармана десять имперіаловъ и, подавая ей, сказала: «Любезная Анюта, любезная подружка! отнеси эти деньги къ матушкѣ — онѣ не краденыя — скажи ей, что Лиза противъ ея виновата; что таила отъ нея любовь свою къ одному жестокому человѣку — къ Э... На что знать его имя? Скажи, что онъ измѣнилъ мнѣ, попроси, что бы она меня простила. — Богъ будеть ея помощникомъ; поцѣлуй у нея руку, такъ какъ я теперь твою цѣлую; скажи что бѣдная Лиза велѣла поцѣливать ее, скажи что я»... Тутъ она бросилась въ воду. Анюта закричала, заплакала, но не могла спасти ее; побѣжала въ деревню — собрались люди и вытащили Лизу; но она была уже мертвая.

Такимъ образомъ скончала жизнь свою прекрасная душою и тѣломъ бѣдная Лиза. Когда мы тамъ, въ новой жизни, увидимся, я узнаю тебя, нѣжная Лиза!

Ее погребли близъ пруда подъ мрачнымъ дубомъ и поставили деревянный крестъ на ея могилѣ. Тутъ часто сижу я въ задумчивости, опершись на вмѣстилище Лизина праха; въ глазахъ моихъ струится прудъ, надо мною шумятъ листья.

Лизина мать услышала о страшной смерти дочери своей, и кровь ея отъ ужаса охладѣла, — глаза на вѣкъ закрылись. — Хижина опустѣла. Въ ней воетъ вѣтеръ и суевѣрные поселяне, слыша по ночамъ сей шумъ, говорятъ: «тамъ стонетъ мертвецъ; тамъ стонетъ бѣдная Лиза!»

Эрастъ былъ до конца жизни своей несчастливъ. Узнавъ о судьбѣ Лизиной, онъ не могъ утѣшиться и почиталъ себя убійцею. Я познакомился съ нимъ за годъ до его смерти. Онъ самъ разсказалъ мнѣ сію исторію и привелъ меня къ Лизиной могилѣ. Теперь, можетъ быть, они уже примирились.

  

К о н е ц ъ.

 

Загрузить текстъ произведенія въ форматѣ pdf: Загрузить безплатно

Наша книжная полка въ Интернетъ-магазинѣ ОЗОН, 

и въ Яндексъ-Маркетѣ.