ИЗЪ ИСТОРIИ ПУГАЧЕВСКАГО БУНТА.
_______
Яицкіе казаки послушно несли службы по наряду Московскаго Приказа, но дома сохраняли первоначальной образъ управленія своего. Совершенное равенство правъ; атаманы и старшины, избираемые народомъ; временные исполнители народныхъ постановленій; круги, или совѣщанія, гдѣ каждый казакъ имѣлъ свободный голосъ, и гдѣ всѣ общественная дѣла рѣшены были большинствомъ голосовъ; никакихъ письменныхъ постановленiй; въ куль да въ воду — за измѣну, трусость, убійство и воровство: таковы главныя черты сего управленiя. Къ простымъ и грубымъ учрежденіямъ, еще принесеннымъ ими съ Дона, Яицкіе казаки присовокупляли и другія мѣстныя, относящiяся къ рыболовству, главному источнику ихъ богатства, и къ праву нанимать на службу требуемое число казаковъ, учрежденія чрезвычайно сложныя и опредѣленныя съ величайшею утонченностью.
Петръ Великій принялъ первыя мѣры для введенія Яицкихъ казаковъ въ общую систему государственнаго управленія. Въ 1720 году Яицкое войско отдано было въ вѣдомство Военной коллегіи. Казаки возмутились, сожгли свой городокъ, съ намѣреніемъ бѣжать въ Киргизскiя степи, но были жестоко усмирены полковникомъ Захаровымъ. Сдѣлана была имъ перепись, опредѣлена служба и назначено жалованье. Государь самъ назначилъ войсковаго атамана.
Въ царствованіе Анны Іоанновны и Елисаветы Петровны правительство хотѣло исполнить предположенiя Петра. Тому благопріятствовали возникшіе раздоры между войсковымъ атаманомъ Меркульевымъ и войсковымъ старшиною Логиновымъ, и раздѣленіе чрезъ то казаковъ на двѣ стороны: Атаманскую и Логиновскую, или народную. Въ 1740 году, положено было преобразовать внутреннее управленіе Яицкаго войска, и Неплюевъ, бывшій въ то время Оренбургскимъ губернаторомъ, представилъ въ военную коллегію проектъ новаго учрежденія; но большая часть предположеній и предписаній остались безъ исполненія до восшествія на Престолъ Государыни Екатерины II.
Съ самаго 1762 года со стороны Логиновской Яицкіе казаки начали жаловаться на различныя притѣсненія, ими претерпѣваемыя отъ членовъ канцеляріи, учрежденной въ войскѣ правительствомъ: на удержанiе опредѣленнаго жалованья, самовольные налоги и нарушеніе старинныхъ правъ и обычаевъ рыбной ловли. Чиновники, посылаемые къ нимъ для разсмотрѣнія ихъ жалобъ, не могли или не хотѣли ихъ удовлетворить. Казаки неоднократно возмущались, и генералъ-маіоры Потаповъ и Череповъ (первый въ 1766 году, а второй въ 1767) принуждены были прибѣгнуть къ силѣ оружія в къ ужасу казней. Въ Яицкомъ городкѣ учреждена была слѣдственная коммиссія. Въ ней присутствовали генералъ-маіоры Потаповъ, Череповъ, Бримфельдъ и Давыдовъ, и гвардіи капитанъ Чебышевъ. Войсковой атаманъ Андрей Бородинъ былъ отставленъ; на его мѣсто выбранъ Петръ Тамбовцевъ; члены канцеляріи осуждены уплатить войску, сверхъ удержанныхъ денегъ, значительную пеню, но они умѣли избегнуть исполненiя приговора. Казаки не теряли надежды. Они покушались довести до свѣдѣнія самой Императрицы справедливыя свои жалобы. Но тайно посланные отъ нихъ люди были, но повелѣнію президента военной коллегіи, графа Чернышева, схвачены въ Петербургѣ, заключены въ оковы и наказаны, какъ бунтовщики. Между тѣмъ, велѣно было нарядить нѣсколько сотъ казаковъ на службу въ Кизляръ. Мѣстное начальство воспользовалось и симъ случаемъ, дабы новыми притѣсненіями мстить народу за его сопротивленiя. Узнали, что правительство имѣло намѣреніе составить изъ казаковъ гусарскіе эскадроны, и что уже повелѣно брить имъ бороду. Генералъ-маіоръ Траубенбергъ, присланный для того въ Яицкій городокъ, навлекъ на себя народное негодованіе. Казаки волновались. Наконецъ, въ 1771 году, мятежъ обнаружился во всей своей силѣ.
Тамошніе начальники прибѣгнули къ строжайшимъ мѣрамъ для прекращенія мятежа; но наказанія уже по могли смирить ожесточенныхъ. 31 Января 1771 года они собралисъ на площади, взяли изъ церкви иконы и пошли, подъ предводительствомъ казака Кирпичникова, въ домъ гвардіи капитана Дурнова, находившагося въ Яицкомъ городкѣ по дѣламъ слѣдственной коммиссіи. Они требовали отрѣшенія членовъ канцеляріи и выдачи задержаннаго жалованья. Генералъ-маіоръ Траубенбергъ пошелъ имъ навстрѣчу съ войскомъ и пушками, приказывая разойтися; но ни его повелѣнія, ни увѣщанія войсковаго атамана не имѣли никакого дѣйствія. Траубенбергъ велѣлъ стрѣлять; казаки бросились на пушки. Произошло сраженіе; мятежники одолѣли. Траубенбергъ былъ убитъ у воротъ своего дома, Дурновъ израненъ, Тамбовцевъ повѣшенъ, члены канцеляріи посажены подъ стражу, а на мѣсто ихъ учреждено новое начальство.
Мятежники торжествовали. Они отправили отъ себя выборныхъ въ Петербургъ дабы объяснить и оправдать кровавое происшествіе. Между тѣмъ генералъ-маіоръ Фрейманъ посланъ былъ изъ Москвы, для ихъ усмиренія съ одною ротой гренадеръ и съ артиллеріей. Фрейманъ весной прибылъ въ Оренбургъ, гдѣ дождался слитія рѣкъ, и взявъ съ собою двѣ легкія полевыя команды и нѣсколько казаковъ, пошелъ къ Яицкому городку. Мятежники, въ числѣ трехъ тысячъ, выѣхали противъ него; оба войска сошлись въ семидесяти верстахъ отъ города. 3 и 4 Июня произошли жаркія сраженія. Фрейманъ картечью открылъ себѣ дорогу. Мятежники прискакали въ свои домы, забрали женъ и дѣтей и стали переправляться черезъ рѣку Чаганъ, намѣреваясь бѣжать къ Каспійскому морю. Фрейманъ, вслѣдъ за ними вступившій въ городъ, успѣлъ удержать народъ угрозами и увѣщаніями. За ушедшими послана погоня, и почти всѣ были переловлены. Въ Оренбургѣ учредилась слѣдственная коммиссія подъ предсѣдательствомъ полковника Неронова. Множество мятежниковъ было туда отправлено. Въ тюрьмахъ недоставало мѣста. Ихъ разсадили но лавкамъ гостинаго и мѣноваго дворовъ. Прежнее Казацкое Правленіе было уничтожено. Начальство поручено Яицкому коменданту, подполковнику Симонову. Въ его канцеляріи повелѣно присутствовать войсковому старшинѣ Мартемьяну Бородину и старшинѣ (простому) Мостовщикову. Зачинщики бунта наказаны были кнутомъ; около ста сорока человѣкъ сослано въ Сибирь; другіе отданы въ солдаты (NB всѣ бѣжали); остальные прощены и приведены ко вторичной присягѣ. Сіи строгія и необходимая мѣры возстановили наружный порядокъ; но спокойствiе было ненадежно. «То ли еще будетъ!» говорили прощенные мятежники; «такъ ли мы тряхнемъ Москвою». — Казаки все еще были раздѣлены на двѣ стороны: согласную и несогласную (или, какъ весьма точно переводила слова сіи военная коллегія, на послушную и непослушную). Тайныя совѣщанія происходили по степнымъ уметамъ [1] и отдаленнымъ хуторамъ. Все предвѣщало новый мятежъ. Недоставало предводителя. Предводитель сыскался.
Въ смутное сіе время по казацкимъ дворамъ шатался неизвѣстный бродяга, нанимаясь въ работники то къ одному хозяину, то къ другому, и принимаясь за всякія ремесла. Онъ былъ свидѣтелемъ усмиренія мятежа и казни зачинщиковъ, уходилъ на время въ Иргизскіе скиты; оттуда, въ концѣ 1772 года посланъ былъ для закупки рыбы въ Яицкій городокъ, гдѣ и стоялъ у казака Дениса Пьянова. Онъ отличался дерзостью своихъ рѣчей, поносилъ начальство и подговаривалъ казаковъ бѣжать въ области Турецкаго Султана; онъ увѣрялъ, что и Донскіе казаки не замедлятъ за ними послѣдовать, что у него на границѣ заготовлено двѣсти тысячъ рублей и товару на семьдесятъ тысячъ, и что какой-то паша, тотчасъ по приходѣ казаковъ, долженъ имъ выдать до пяти милліоновъ; покамѣстъ обѣщалъ онъ каждому по двѣнадцати рублей въ мѣсяцъ жалованья. Сверхъ того, сказывалъ онъ, будто бы противу Яицкихъ казаковъ изъ Москвы идутъ два полка, и что около Рождества или Крещенія непремѣнно будетъ бунтъ. Нѣкоторые изъ послушныхъ хотѣли его поймать и представить, какъ возмутителя, въ комендантскую канцелярію; но онъ скрылся вмѣстѣ съ Денисомъ Пьяновымъ и былъ пойманъ уже въ селѣ Малыковкѣ (что нынѣ Волгскъ), по указанію крестьянина, ѣхавшаго съ нимъ одною дорогой. Сей бродяга Емельянъ Пугачевъ, донской казакъ и раскольникъ, пришедшій съ ложнымъ письменнымъ видомъ изъ-за Польской границы, съ намѣреніемъ поселиться на рѣкѣ Иргизѣ, посреди тамошнихъ раскольниковъ. Онъ былъ отосланъ подъ стражею въ Симбирскъ, а оттуда въ Казань; и какъ все относящееся къ дѣламъ Яицкаго войска, по тогдашнимъ обстоятельствамъ, могло казаться важнымъ, то Оренбургскій губернаторъ и почелъ за нужное увѣдомить о томъ Государственную военную коллегію, донесеніемъ отъ 18 января 1773 года.
Яицкіе бунтовщики были тогда не рѣдки, и Казанское начальство не обратило большаго вниманiя на присланнаго преступника. Пугачевъ содержался въ тюрьмѣ не строже прочихъ невольниковъ. Между тѣмъ, сообщники его не дремали. Однажды онъ подъ стражею двухъ гарнизонныхъ солдатъ ходилъ по городу, для собиранія милостыни. У Замочной Рѣшетки (такъ называлась одна изъ главныхъ Казанскихъ улицъ) стояла готовая тройка. Пугачевъ, подошедъ къ ней, вдругъ оттолкнулъ одного изъ солдатъ, его сопровождавшихъ; другой помогъ колоднику сѣсть въ кибитку и вмѣстѣ съ нимъ ускакалъ изъ города. Это случилось 10 Іюня 1773 года. Три дня послѣ, въ Казани получено было утвержденное въ Петербургѣ рѣшеніе суда, по коему Пугачевъ приговоренъ къ наказанію плетьми и къ ссылкѣ въ Пелымъ на каторжную работу.
Пугачевъ явился на хуторахъ отставнаго казака Данилы Шелудякова, у котораго жилъ онъ прежде въ работникахъ. Тамъ производились тогда совѣщанія злоумышленниковъ.
Сперва дѣло шло о побѣгѣ въ Турцію: мысль издавна общая всѣмъ недовольнымъ казакамъ.
Но Яицкіе заговорщики слишкомъ привязаны были къ своимъ богатымъ, родимымъ берегамъ. Они вмѣсто побѣга, положили быть новому мятежу. Самозванство показалось имъ надежною пружиною. Для сего нуженъ былъ только прошлецъ дерзкій и рѣшительный, еще неизвѣстный народу. Выборъ ихъ палъ на Пугачева. Имъ не трудно было его уговорить. Они немедленно начали собирать себѣ сообщниковъ.
Военная коллегія дала знать о побѣгѣ Казанскаго колодника во всѣ мѣста, гдѣ, по предположеніямъ, могъ онъ укрываться. Вскорѣ подполковникъ Симоновъ узналъ, что бѣглеца видѣли на хуторахъ, находящихся около Яицкаго городка. Отряды были посланы для поимки Пугачева, но не имѣли въ томъ успѣха: Пугачевъ и его главные сообщники спаслись отъ поиска, перехода съ одного мѣста на другое и часъ отъ часу умножая свою шайку. Между тѣмъ разнеслись странные слухи... Многіе казаки взяты были подъ стражу. Схватили Михаилу Кожевникова, привели въ комендантскую канцелярію и пыткою вынудили отъ него слѣдующія важныя показанія:
Въ началѣ Сентября находился онъ на своемъ хуторѣ, какъ пріѣхалъ къ нему Иванъ Зарубинъ и объявилъ за тайну, что великая особа находится въ ихъ краю. Онъ убѣждалъ Кожевникова скрыть ее на своемъ хуторѣ. Кожевниковъ согласился. Зарубинъ уѣхалъ и въ ту же ночь передъ свѣтомъ возвратился съ Тимоѳеемъ Мясниковымъ и съ невѣдомымъ человѣкомъ, всѣ трое верхомъ. Незнакомецъ былъ росту средняго, широкоплечъ и худощавъ. Черная борода его начинала сѣдѣть. Онъ былъ въ верблюжьемъ армякѣ, въ голубой Калмыцкой шапкѣ и вооруженъ винтовкою. Зарубинъ и Мясниковъ поѣхали въ городъ для повѣстки народу, а незнакомецъ, оставшись у Кожевникова, объявилъ ему, что онъ Императоръ Петръ III; что слухи о смерти его были ложны; что онъ, при помощи караульнаго офицера, ушелъ въ Кіевъ, гдѣ скрывался около года; что потомъ скрывался въ Цареградѣ и тайно находился въ русскомъ войскѣ во время послѣдней турецкой войны; что оттуда явился онъ на Дону и былъ потомъ схваченъ въ Царицынѣ, но вскорѣ освобожденъ вѣрными казаками; что въ прошломъ году находился онъ на Иргизѣ и въ Яицкомъ городкѣ, гдѣ былъ снова пойманъ и отвезенъ въ Казань; что часовой, подкупленный за семьсотъ рублей неизвѣстнымъ купцомъ, освободилъ его снова; что послѣ подъѣзжалъ онъ къ Яицкому городку, но, узнавъ черезъ одну женщину о строгости, съ каковою нынѣ требуются и осматриваются паспорты, воротился на Сызранскую дорогу, по коей скитался нѣсколько времени, пока наконецъ съ Таловинскаго умета взятъ Зарубинымъ и Мясниковымъ и привезенъ къ Кожевникову. Высказавъ нелѣпую повѣсть, самозванецъ сталъ объяснять свои предположенiя. Онъ намѣренъ былъ обнаружить себя по выступленіи казацкаго войска на плавню (осеннее рыболовство), во избѣжаніе сопротивленiя со стороны гарнизона и напраснаго кровопролитія. Во время же плавни хотѣлъ онъ явиться посреди казаковъ, связать атамана, идти прямо на Яицкой городокъ, овладѣть имъ и учредить заставы по всѣмъ дорогамъ, дабы никуда преждевременно не дошло о немъ извѣстія. Въ случаѣ же неудачи, думалъ онъ броситься въ Русь, увлечь ее всю на собою, повсюду поставить новыхъ судей (ибо въ нынѣшнихъ, по его словамъ, присмотрѣна имъ многая неправда) и возвести на престолъ Государя Великаго Князя. Самъ же я, говорилъ онъ, уже царствовать не желаю. Пугачевъ на хуторѣ Кожевникова находился три дня; Зарубинъ и Мясниковъ пріѣхали за нимъ и увезли его на Усихину Розсашь, гдѣ и намѣренъ онъ былъ скрываться до самой плавни. Кожевниковъ, Коноваловъ и Кочуровъ проводили его.
Взятіе подъ стражу Кожевникова и казаковъ, замѣшанныхъ въ его показаніи, ускорило ходъ происшествій. 18 Сентября Пугачевъ, с Будоринскаго [2] форпоста пришелъ подъ Яицкой городокъ съ толпою, изъ трехъ сотъ человѣкъ состоявшею, и остановился въ трехъ верстахъ отъ города, за рѣкой Чаганомъ.
Въ городѣ все пришло въ смятеніе. Недавно усмиренные жители начали перебѣгать на сторону новыхъ мятежниковъ. Симоновъ выслалъ противъ Пугачева пятьсотъ казаковъ, подкрѣпленныхъ пѣхотою, и съ двумя пушками. Двѣсти казаковъ при капитанѣ Крыловѣ отряжены были впередъ. Къ нимъ выѣхалъ навстрѣчу казакъ, держа надъ головою возмутительное письмо отъ самозванца. Казаки потребовали, чтобъ письмо было имъ прочтено. Крыловъ тому противился. Произошелъ мятежъ, и половина отряда тутъ же передалась на сторону самозванца и потащили съ собою пятьдесятъ вѣрныхъ казаковъ, ухватя за узды ихъ лошадей. Видя измѣну въ своемъ отрядѣ, Крыловъ возвратился въ городъ. Захваченные казаки приведены были къ Пугачеву, и одиннадцать изъ нихъ по приказанiю его повѣшены.
На другой день Пугачевъ приблизился къ городу, но при видѣ выходящаго противъ него войска сталъ отступать, разсыпавъ по степи свою шайку. Симоновъ не преслѣдовалъ его, ибо казаковъ не хотѣлъ отрядить, опасаясь отъ нихъ измѣны; а пѣхоту не смѣлъ отдалить отъ города, коего жители готовы были взбунтоваться. Онъ донесъ обо всемъ оренбургскому губернатору, генералъ-поручику Рейнсдорпу, требуя отъ него легкаго войска для преслѣдованія Пугачева. Но прямое сообщеніе съ Оренбургомъ было уже пресѣчено, и донесенiе Симонова дошло до губернатора не прежде, какъ черезъ недѣлю.
Съ шайкой, умноженной новыми бунтовщиками, Пугачевъ пошелъ прямо къ Илецкому городку [3] и послалъ начальствовавшему въ немъ атаману Портнову повелѣніе — выдти къ нему на встрѣчу и съ нимъ соединиться. Онъ обѣщалъ казакамъ пожаловать ихъ крестомъ и бородою (Илецкіе, какъ и Яицкіе казаки, были всѣ старовѣрцы), рѣками и лугами, деньгами и провіантомъ, свинцомъ и порохомъ, и вѣчною вольностью, угрожая местью въ случаѣ непослушанія. Вѣрный своему долгу, атаманъ думалъ сопротивляться; но казаки связали его и приняли Пугачева съ колокольнымъ звономъ и съ хлѣбомъ-солью. Пугачевъ повѣсилъ атамана, три дня праздновалъ побѣду и взявъ съ собою всѣхъ Илецкихъ казаковъ и городскія пушки, пошелъ на крѣпость Разсыпную [4].
Крѣпости, въ томъ краю выстроенныя, были не что иное, какъ деревни, окруженныя плетнемъ или деревяннымъ заборомъ. Нѣсколько старыхъ солдатъ и тамошнихъ казаковъ, подъ защитой двухъ или трехъ пушекъ, были въ нихъ безопасны отъ стрѣлъ и копій дикихъ племенъ, разсѣянныхъ по степямъ Оренбургской губерніи и около ея границъ. 24 Сентября Пугачевъ напалъ на Разсыпную. Казаки и тутъ измѣнили. Крѣпость была взята. Комендантъ, Маіоръ Веловскій, несколько офицеровъ и одинъ священникъ были повѣшены, а гарнизонная рота и полтораста казаковъ присоединены къ мятежникамъ.
Изъ Разсыпной Пугачевъ пошелъ на Нижне-Озерную [5]. На дорогѣ встрѣтилъ онъ Капитана Сурина, высланнаго на помощь Веловскому, Комендантомъ Нижне-Озерной, Маіоромъ Харловымъ. Пугачевъ его повѣсилъ, а рота пристала къ мятежникамъ. Узнавъ о приближеніи Пугачева, Харловъ отправилъ къ Татищеву молодую жену свою, дочь тамошняго коменданта Елагина, самъ приготовился къ оборонѣ. Казаки его измѣнили и ушли къ Пугачеву. Харловъ остался съ малымъ числомъ престарѣлыхъ солдатъ. Ночью на 26-е Сентября вздумалъ онъ, для ихъ ободренія, палить изъ двухъ своихъ пушекъ. Утромъ Пугачевъ показался передъ крѣпостью. Онъ ѣхалъ впереди своего войска. «Берегись, государь», сказалъ ему старый казакъ: «неравно изъ пушки убьютъ.» — «Старый ты человѣкъ», отвѣчалъ самозванецъ: «развѣ пушки льются на царей?» — Харловъ бѣгалъ отъ одного солдата къ другому и приказывалъ стрѣлять. Никто не слушался. Онъ схватилъ фитиль, выпалилъ изъ одной пушки и кинулся къ другой. Въ сіе время бунтовщики заняли крѣпость, бросились на единственнаго ея защитника и изранили его. Полумертвый, онъ думалъ отъ нихъ откупиться и повелъ ихъ къ избѣ, гдѣ было спрятано его имущество. Между тѣмъ за крѣпостью уже ставили висѣлицу; передъ нею сидѣлъ Пугачевъ, принимая присягу жителей и гарнизона. Къ нему привели Харлова, обезумленнаго отъ ранъ и истекающаго кровью. Глазъ, вышибенный копьемъ, висѣлъ у него на щекѣ. Пугачевъ велѣлъ его казнить, и съ нимъ прапорщиковъ Фигнера и Кабалерова, одного писаря и татарина Бикбая. Гарнизонъ сталъ просить за своего добраго коменданта; но Яицкіе казаки, предводители мятежа, были неумолимы. Ни одинъ изъ страдальцевъ не оказалъ малодушія. Магометанинъ Бикбай, взошедъ на лѣстницу, перекрестился и самъ надѣлъ на себя петлю. На другой день Пугачевъ выступилъ и пошелъ на Татищеву [6].
Въ сей крѣпости начальствовалъ полковникъ Елагинъ. Утромъ 27 Сентября, Пугачевъ показался на высотахъ, ее окружающихъ. Всѣ жители видѣли, какъ онъ разставилъ тамъ свои пушки и самъ направилъ ихъ на крѣпость. Мятежники подъѣхали къ стѣнамъ, уговаривая гарнизонъ — не слушаться бояръ и сдаться добровольно. Имъ отвѣчали выстрѣлами. Они отступили. Безполезная пальба продолжалась съ полудня до вечера: въ то время скирды сѣна, находившіеся близъ крѣпости загорѣлись, подожженные осаждающими. Пожаръ быстро достигнулъ деревянныхъ укрѣпленій. Солдаты бросились тушить огонь. Пугачевъ, пользуясь смятеніемъ, напалъ съ другой стороны. Крѣпостные казаки ему передались. Наконецъ мятежники ворвались въ дымящіяся развалины. Начальники были захвачены. Съ Елагина, человѣка тучнаго, содрали кожу; злодѣи вынули изъ него сало и мазали имъ свои раны. Жену его изрубили. Дочь ихъ наканунѣ овдовѣвшая, Харлова, приведена была къ побѣдителю, распоряжавшему казнію ея родителей. Пугачевъ пораженъ былъ ея красотою, и взялъ несчастную къ себѣ, пощадивъ для нея семилѣтняго ея брата. Вдова маіора Веловскаго, бѣжавшая изъ Разсыпной, также находилась въ Татищевой: ее удавили. Всѣ офицеры были повѣшены. Нѣсколько солдатъ и башкирцевъ выведены въ поле и разстрѣляны картечью. Прочіе острижены по-казацки и присоединены къ мятежникамъ. Тринадцать пушекъ достались побѣдителю.
Извѣстія объ успѣхахъ Пугачева приходили въ Оренбургъ одно за другимъ. Едва Веловскій успѣлъ донести о взятіи Илецкаго города, уже Харловъ доносилъ о взятіи Разсыпной; вслѣдъ затѣмъ Биловъ изъ Татищевой извѣщалъ о взятіи Нижне-Озерной; маіоръ Крузе, изъ Чернорѣченской, о пальбѣ, происходящей подъ Татищевой. Наконецъ (28 Сентября) триста человѣкъ татаръ, насилу собранные и отправленные къ Татищевой, возвратились съ дороги, съ извѣстіемъ объ участи Билова и Елагина.
Изъ Татищевой 29 Сентября, Пугачевъ пошелъ на Чернорѣченскую [7]. Въ сей крѣпости оставалось нѣсколько старыхъ солдатъ при Капитанѣ Нечаевѣ, заступившемъ мѣсто Коменданта, маіора Крузе, который скрылся въ Оренбургъ. Они сдались безъ сопротивленія. Пугачевъ повѣсилъ капитана, по жалобѣ крѣпостной его дѣвки.
Пугачевъ, оставя Оренбургъ вправѣ, пошелъ къ Сакмарскому городку [8], коего жители ожидали его съ нетерпѣніемъ. — 1-го Октября, изъ татарской деревни Каргале, поѣхалъ онъ туда въ сопровожденiи нѣсколькихъ казаковъ. Очевидецъ описываетъ его прибытіе слѣдующимъ образомъ [9]:
«Въ крѣпости у станичной избы постланы были ковры и поставленъ столъ съ хлѣбомъ и солью. Попъ ожидалъ Пугачева съ крестомъ и съ святыми иконами. Когда въѣхалъ онъ въ крѣпость, начали звонить въ колокола; народъ снялъ шапки, и когда самозванецъ сталъ сходить съ лошади, при помощи двухъ изъ его казаковъ, подхватившихъ его подъ руки, тогда всѣ пали ницъ. Онъ приложился ко кресту, хлѣбъ-соль поцѣловалъ и, сѣвъ на уготовленный стулъ, сказалъ: вставайте, дѣтушки. Потомъ всѣ цѣловали ему руку. — Пугачевъ освѣдомился о городскихъ казакахъ. Ему отвѣчали что иные на службѣ, другіе съ ихъ атаманомъ, Даниломъ Донскимъ, взяты въ Оренбургъ, и что только двадцать человѣкъ оставлены для почтовой гоньбы, но и тѣ скрылись. Онъ обратился къ священнику и грозно приказалъ ему отыскать ихъ, примолвя: ты попъ, такъ будь и атаманъ; ты и всѣ жители отвѣчаете мнѣ за нихъ своими головами. — Потомъ поѣхалъ онъ къ атаманову отцу, у котораго былъ ему приготовленъ обѣдъ. Если бъ твой сынъ былъ здѣсь, сказалъ онъ старику, то вашъ обѣдъ былъ бы высокъ и честенъ; но хлѣбъ-соль твоя помрачилась. Какой онъ атаманъ, коли мѣсто свое покинулъ? — Послѣ обѣда, пьяный, онъ велѣлъ было казнить хозяина, по бывшіе при немъ казаки упросили его; старикъ былъ только закованъ и посаженъ на одну ночь въ станичную избу подъ караулъ. На другой день сысканные казаки представлены были Пугачеву. Онъ обошелся съ ними ласково и взялъ съ собою. Они спросили его: сколько прикажетъ взять припасовъ? Возьмите, отвѣчалъ онъ, краюшку хлѣба; вы проводите меня только до Оренбурга. — Въ сіе время Башкирцы, присланные отъ Оренбургскаго губернатора, окружили городъ. Пугачевъ къ нимъ выѣхалъ и безъ бою взялъ всѣхъ въ свое войско. На берегу Сакмары повѣсилъ онъ шесть человѣкъ».
Пугачевъ усиливался: прошло двѣ недѣли со дня, какъ явился онъ подъ Яицкимъ городкомъ съ горстью бунтовщиковъ, и ужъ имѣлъ до трехъ тысячъ пѣхоты и конницы и болѣе двадцати пушекъ. Семь крѣпостей были имъ взяты или сдались ему. Войско его съ часу на часъ умножалось неимовѣрно. Онъ рѣшился пользоваться счастіемъ, и 3-го Октября, ночью, подъ Сакмарскимъ городкомъ перешелъ рѣку черезъ мостъ, уцѣлѣвшій вопреки распоряженіямъ Рейнсдорпа, и потянулся къ Оренбургу.
Оренбургскія дѣла принимали худой оборотъ. Съ часу на часъ ожидали общаго возмущенія Яицкаго войска; Башкирцы взволнованные своими старшинами (которыхъ Пугачевъ успѣлъ задарить верблюдами и товарами, захваченными у Бухарцевъ), начали нападать на Русскія селенія и кучами присоединяться къ войску бунтовщиковъ. Служивые Калмыки бѣжали съ форпостовъ. Мордва, чуваши, Черемисы перестали повиноваться Русскому начальству. Господскіе крестьяне явно оказывали свою приверженность самозванцу, и вскорѣ не только Оренбургская, но и пограничныя съ нею губерніи пришли въ опасное колебаніе.
Губернаторы: Казанскій — фонъ-Брантъ, Сибирскій — Чичеринъ и Астраханскiй — Кречетниковъ, вслѣдъ за Рейнсдорпомъ извѣстили Государственную Военную Коллегію о Яицкихъ происшествіяхъ. Императрица съ безпокойствомъ обратила вниманіе на возникающее бѣдствіе. Тогдашнія обстоятельства сильно благопрiятствовали безпорядкамъ. Войска отовсюду были отвлечены въ Турцію и въ волнующуюся Польшу. Строгія мѣры, принятыя во всей Россіи для прекращенiя недавно свирѣпствовавшей чумы, производили въ черни общее негодованіе. Рекрутскій наборъ усиливалъ затрудненія.
Казалось, всѣ мѣры, предпринимаемыя Рейнсдорпомъ, обращались ему во вредъ. Въ Оренбургскомъ острогѣ содержался тогда въ оковахъ злодѣй, извѣстный подъ именемъ Хлопуши. Двадцать лѣтъ разбойничалъ онъ въ тамошнихъ краяхъ: три раза ссылаемъ былъ въ Сибирь и три раза находилъ способъ уходить. Рейнсдорпъ вздумалъ употребить смышленаго каторжника, и чрезъ него переслать въ шайку Пугачевскую увѣщательные манифесты. Хлопуша клялся въ точности исполнить его препорученія. Онъ былъ освобожденъ, явился прямо къ Пугачеву и вручилъ ему самому всѣ губернаторскія бумаги. «Знаю, братецъ, что тутъ написано», сказалъ безграмотный Пугачевъ, и подарилъ ему полтину денегъ и платье недавно повѣшеннаго Киргизца. Хорошо зная край, на который такъ долго наводилъ ужасъ своими разбоями, Хлопуша сдѣлался ему необходимъ. Пугачевъ наименовалъ его полковникомъ и поручилъ ему грабежъ и возмущеніе заводовъ. Хлопуша оправдалъ его довѣренность. Онъ пошелъ по рѣкѣ Сакмарѣ, возмущая окрестныя селенія; явился на Бугульчанской и Стерлитамацкой пристаняхъ, и на Уральскихъ заводахъ, и переслалъ оттолѣ Пугачеву пушки, ядра и порохъ, умножа свою шайку приписными крестьянами и Башкирцами, товарищами его разбоевъ.
5-го Октября, Пугачевъ со своими силами расположился лагеремъ на казачьихъ лугахъ, въ пяти верстахъ отъ Оренбурга. Онъ тотчасъ двинулся впередъ, и подъ пушечными выстрѣлами поставилъ одну баттарею на паперти церкви у самаго предмѣстія, а другую въ загородномъ губернаторскомъ домѣ. Онъ отступилъ, отбитый сильною пальбою. Въ тотъ же день, по приказанiю губернатора, предмѣстіе было выжжено. Уцѣлѣла одна только изба и Георгіевская Церковь. Жители переведены были въ городъ и имъ обѣщано вознагражденіе за весь убытокъ. Начали очищать ровъ, окружающiй городъ, а валъ обносить рогатками.
Ночью около всего города запылали скирды заготовленнаго на зиму сѣна. Губернаторъ не успѣлъ перевезти оное въ городъ. Противу зажигателей (уже на другой день утромъ) выступилъ маіоръ Наумовъ (только что прибывшій изъ Яицкаго городка). Съ нимъ было тысяча пятьсотъ человѣкъ конницы и пѣхоты. Встрѣченный пушками, онъ перестрѣливался и отступилъ безъ всякаго успѣха. Его солдаты робѣли, а казакамъ онъ не довѣрялъ.
Рейнсдорпъ собралъ опять совѣтъ изъ военныхъ и гражданскихъ своихъ чиновниковъ и требовалъ отъ нихъ письменнаго мнѣнія: выступить ли еще противъ злодѣя, или подъ защитой городскихъ укрѣпленій ожидать прибытія новыхъ войскъ? На семъ совѣтѣ дѣйствительный статскій совѣтникъ Старовъ-Милюковъ одинъ объявилъ мнѣніе, достойное военнаго человѣка: идти противу бунтовщиковъ. Прочіе боялись новою неудачею привести жителей въ опасное уныніе и только думали защищаться. Съ послѣднимъ мнѣніемъ согласился и Рейнсдорпъ.
Не проходило дня безъ перестрѣлокъ. Мятежники толпами разъѣзжали около городскаго вала и нападали на фуражировъ. Пугачевъ несколько разъ подступалъ подъ Оренбургъ со всѣми своими силами. Но онъ не имѣлъ намѣренія взять его приступомъ. «Не стану тратить людей, говорилъ онъ Сакмарскимъ казакамъ, «а выморю городъ моромъ». Не разъ находилъ онъ способъ доставлять возмутительные свои листы. Схватили въ городѣ нѣсколько злодѣевъ, подосланныхъ отъ самозванца: у нихъ находили порохъ и фитили.
Осенняя стужа настала ранѣе обыкновеннаго. Съ 14-го Октября начались уже морозы; 16-го выпалъ снѣгъ; 18-го Пугачевъ, зажегши свой лагерь, со всѣми тяжестями пошелъ обратно отъ Яика къ Сакмарѣ и расположился подъ Бердскою Слободою, близъ лѣтней Сакмарской дороги, въ семи верстахъ отъ Оренбурга. Оттолѣ разъѣзды его не переставали тревожить городъ, нападать на фуражировъ и держать гарнизонъ во всегдашнемъ опасеніи.
Стужа усилилась. 6-го Ноября, Пугачевъ съ Яицкими Казаками перешелъ изъ своего новаго лагеря въ самую слободу. Башкирцы, Калмыки и заводскіе крестьяне остались на прежнемъ мѣстѣ въ своихъ кибиткахъ и землянкахъ. Разъѣзды, нападенія и перестрѣлки не прекращались. Съ каждымъ днемъ силы Пугачева увеличивались. Войско его состояло уже изъ двадцати пяти тысячъ; ядромъ онаго были Яицкіе Казаки и солдаты, захваченные по крѣпостямъ; но около ихъ скоплялось неимовѣрное множество Татаръ, Башкирцевъ, Калмыковъ, бунтующихъ крестьянъ, бѣглыхъ каторжниковъ и бродягъ всякаго рода. Вся эта сволочь была кое-какъ вооружена, кто копьемъ, кто пистолетомъ, кто офицерскою шпагой. Инымъ розданы были штыки, наткнутые на длинныя палки; другіе носили дубины; большая часть не имѣла никакого оружія. Войско раздѣлено было на полки, состоящiе изъ пяти сотъ человѣкъ. Жалованье получали одни Яицкіе Казаки, прочіе довольствовались грабежемъ. Вино продавалось отъ казны. Кормъ и лошадей доставали отъ Башкирцевъ. За побѣгъ объявлена была смертная казнь. Десятникъ головою отвѣчалъ за своего бѣглеца. Учреждены были частые разъѣзды и караулы. Пугачевъ строго наблюдалъ за ихъ исправностью, самъ ихъ объѣзжая, иногда и ночью. Ученія (особенно артиллерійскія) происходили почти всякій день. Церковная служба отправлялась ежедневно. На ектеніи поминали Государя Петра Ѳеодоровича и Супругу Его, Государыню Екатерину Алексѣевну. Пугачевъ, будучи раскольникомъ, въ церковь никогда не ходилъ. Когда ѣздилъ онъ но базару или по Бердскимъ улицамъ, то всегда бросалъ въ народъ мѣдными деньгами. Судъ и расправу давалъ сидя въ креслахъ передъ своею избою. По бокамъ его сидѣли два казака, одинъ съ булавою, другой съ серебряннымъ топоромъ. Подходящіе къ нему кланялись въ землю и, перекрестясь, цѣловали его руку. Бердская Слобода была вертепомъ убійствъ и распутства. Казни происходили каждый день. Овраги около Берды были завалены трупами разстрѣлянныхъ, удавленныхъ, четвертованныхъ страдальцевъ. Шайки разбойниковъ устремлялись во всѣ стороны, пьянствуя по селеніямъ, грабя казну и достояніе дворянъ, но не касаясь крестьянской собственности. Смѣльчаки подъѣзжали къ рогаткамъ Оренбургскимъ; иные, наткнувъ шапку на копье, кричали: Господа казаки! пора вамъ одуматься и служить Государю Петру Ѳеодоровичу. Другіе требовали, чтобы имъ выдали Мартюшку Бородина (Войсковаго Старшину, прибывшаго въ Оренбургъ изъ Яицкаго Городка вмѣстѣ съ отрядомъ Наумова), и звали казаковъ къ себѣ въ гости, говоря: у нашего батюшки вина много! Изъ города противу ихъ выезжали наѣздники, и завязывались перестрѣлки, иногда довольно жаркія. Нерѣдко самъ Пугачевъ являлся тутъ же, хвастая молодечествомъ. Однажды прискакалъ онъ, пьяный, потерявъ шапку и шатаясь на сѣдлѣ, — и едва не попался въ плѣнъ. Казаки спасли его и утащили, подхвативъ его лошадь подъ устцы.
Пугачевъ не былъ самовластенъ. Яицкіе Казаки, зачинщики бунта, управляли дѣйствіями прошлеца, не имѣвшаго другаго достоинства, кромѣ нѣкоторыхъ военныхъ познаній и дерзости необыкновенной. Онъ ничего не предпринималъ безъ ихъ согласія; они же часто дѣйствовали безъ его вѣдома, а иногда и вопреки его воли. Они оказывали ему наружное почтеніе, при народѣ ходили за нимъ безъ шапокъ и били ему челомъ; но на единѣ обходились съ нимъ какъ съ товарищемъ и вмѣстѣ пьянствовали, сидя при немъ въ шапкахъ и въ однѣхъ рубахахъ и распѣвая бурлацкія пѣсни. Пугачевъ скучалъ ихъ опекою. Улица моя тѣсна, говорилъ онъ Денису Пьянову, пируя на свадьбѣ младшаго его сына. Не терпя посторонняго вліянія на царя, ими созданнаго, они не допускали самозванца имѣть иныхъ любимцевъ и повѣренныхъ.
Въ числѣ главныхъ мятежниковъ отличатся Зарубинъ (онъ же и Чика), съ самаго начала бунта сподвижникъ и пѣстунъ Пугачева. Онъ именовался фельдмаршаломъ и былъ первый по самозванцѣ. Овчинниковъ, Шигаевъ, Лысовъ и Чумаковъ предводительствовали войскомъ. Всѣ они назывались именами вельможъ, окружавшихъ въ то время престолъ Екатерины: Чика — Графомъ Чернышевымъ, Шигаевъ — Графомъ Воронцовымъ, Овчинниковъ — Графомъ Панинымъ, Чумаковъ — Графомъ Орловымъ. Отставной артиллерійскій капралъ Бѣлобородовъ пользовался полною доверенностью самозванца. Онъ вмѣстѣ съ Падуровымъ завѣдывалъ письменными дѣлами у безграмотнаго Пугачева, и ввелъ строгій порядокъ и повиновеніе въ шайкахъ бунтовщиковъ. Перфильевъ, при началѣ бунта находившійся въ Петербургѣ по дѣламъ Яицкаго Войска, обѣщался Правительству привести казаковъ въ повиновеніе и выдать самого Пугачева въ руки правосудія; но пріѣхавъ въ Берду, оказался однимъ изъ самыхъ ожесточенныхъ бунтовщиковъ и соединилъ судьбу свою съ судьбою самозванца. Разбойникъ Хлопуша изъ-подъ кнута, клейменый рукою палача, съ ноздрями, вырванными до хрящей, былъ одинъ изъ любимцевъ Пугачева. Стыдясь своего безобразія, онъ носилъ на лицѣ сѣтку или закрывался рукавомъ, какъ будто защищаясь отъ мороза. Вотъ какiе люди колебали государствомъ!
_______
[1] Постоялымъ дворамъ.
[2] Въ 79 верстахъ отъ Яицкаго городка.
[3] Въ 145 верстахъ отъ Яицкаго городка и въ 124 верстахъ отъ Оренбурга.
[4] Въ 25 верстахъ отъ Илецкаго городка и въ 101 отъ Оренбурга.
[5] Въ 19 верстахъ отъ Разсыпной и въ 82 отъ Оренбурга.
[6] Въ 28 верстахъ отъ Нижне-озерной и въ 54 отъ Оренбурга.
[7] Въ 36 верстахъ отъ Татищевой и въ 18 отъ Оренбурга.
[8] Въ 29 верстахъ отъ Оренбурга.
[9] Показаніе крестьянина Алексѣя Кирилова.
Загрузить текстъ произведенія въ форматѣ pdf: Загрузить безплатно